— Не надо, спасибо, сынок, за уважение, не слезай с коня, а если не торопишься, поднимись ко мне.
Не решившись отказать аксакалу, джигит поднялся на холм, спрыгнул с коня и протянул руки:
— Есть какое-нибудь дело ко мне, чон дада[2]?
— Да нет, дела нет, сынок, но, видно, сам аллах привел тебя ко мне. Садись поближе!
И снова джигит не посмел отказать старику, он стреножил коня и уселся рядом с аксакалом. А старик между тем успел вытащить из хурджуна тыквянку и, налив из нее в пиалу чаю, протянул гостю:
— Попей, ты, наверно, сильно устал: с такой рекой справиться — дело нешуточное.
— Благодарю вас, чон дада, — джигит принял пиалу и, не отрываясь, выпил ее до дна.
— Ну вот и слава аллаху, — удовлетворенно кивнул старик и погладил седую бороду. Потом показал на двух всадников, поднимающихся в гору на противоположном берегу:
— А твои друзья что же от тебя отстали? Или испугались бурных волн?
— Нет, оба они не знают чувства страха! Просто у них свои дороги, они лишь провожали меня до реки.
— Значит, это твои верные друзья, так надо понимать?
— Так.
— Это хорошо. Человек без друзей — что одинокое дерево в пустыне. Но только вот настоящих друзей найти нелегко, для этого, бывает, целая жизнь требуется. А если нашел таких — надо держаться за них до конца, верить в них…
— Я своим друзьям верю. И они верят мне, — твердо ответил старику джигит.
— Доверие — великое дело. Не дай аллах, чтоб недоверие царило в этом мире. Однако, если ты джигит, проверь друзей в деле и только после этого доверяй им, но тогда уж доверяй везде и во всем. Лишь тогда ты не ошибешься в товарищах.
— У меня, аксакал, есть четыре настоящих друга: два уйгура, третий — казах, четвертый — монгол, — с гордостью и теплотой произнес джигит.
— Не в том дело, какого народа человек, было бы сердце у него чистое, а цель благородная — этим и ценна дружба, — сказал старик, а потом, словно вспомнив о чем-то, поднялся с места. Джигит встал следом за ним.
Закатное солнце, похожее на багровый раскаленный уголь в очаге, отражаясь в неспокойных водах реки, окрасило волны радужным разноцветьем. Но этот праздник красоты продолжался совсем недолго. Светило утонуло за краем высокого горизонта, и вскоре вечерние сумерки опустились на берега реки.
— Мудрость природы… — сказал старик, не отрывая глаз от ставших сумрачными вод. — В струях реки так же, как в человеке, есть свои тайны, своя мудрость. И если ты умеешь слушать, то услышишь в плеске волн плач и стоны человеческие, его жалобы и проклятия. На закате шум волн какой-то особенный… Я каждый день при заходе солнца здесь слушаю плеск этих волн, и душа моя уносится в далекое прошлое…
Джигит не слишком внимательно слушал речь старика. Его быстрые мысли уже устремились вперед, вслед за могучими волнами реки — туда, где раскинулась Илийская долина, пастбища Жиргилан.
— Вон там, — словно расслышав его мысли, продолжил старик, — серебряной нитью вьется Или. В месте, где сливаются три реки — Каш, Текес, Куняс, у подножия горы Аврал расположено селение Каш-Карабаг. Сдается мне, что такой кайсар[3], как ты, мог родиться именно там, вот что я скажу тебе, сынок…
— Кайсар, — повторил про себя джигит, устремив взор на вершину горы. Там под сводом небес парил между облаков, озаренных последними лучами уже невидимого с берега солнца, могучий беркут. Он и сам казался пламенно-алым.
— Кайсаром можно назвать вон его, — негромко проговорил джигит, указывая на этого беркута.
— Эти двое твоих друзей по своему обличию тоже показались мне крепкими молодцами, — прервал ход его мыслей старик.
— Их ты смело можешь назвать кайсарами, чон дада. Один из них хорошо известен в Юлтузе, другой славен на Аралтопе.
— Юлтуз — бескрайняя степь, там поселились торгауты. А какие у них славные лошади… Вот этот твой гнедой и статью и бегом без слов говорит, что он из Юлтуза. — Старик снова присел и предложил сесть собеседнику.
— Аралтопе, — медленно произнес аксакал и своим посохом начертил на земле подобие карты. — Аралтопе, Мухур-Жиргилан и Бозадир можно смело назвать уголком рая, не ошибешься… Когда-то, во времена государства саидов, здесь обосновались кизай-казахи под предводительством Таирхана, пришедшие сюда из кипчакской степи. Значит, твой друг-казах родился на Аралтопе?
Что-то почуяв, конь вдруг заржал и взбрыкнул. Джигит вскочил и, схватив скакуна под уздцы, остановил его и успокоил, погладив по широкому лбу. Старик убрал тыквянку с чаем в хурджун и поднялся, опершись на посох.