После обеда мы все перешли в папин кабинет (он так назывался, на самом деле там больше работала мама).
Посуда осталась немытой, так как обычно мою я, если не в рейсе, а сегодня я был в центре внимания и меня не допустили мыть посуду. Женщины обещали сами вымыть, потом (есть некоторая надежда на Таню и Маргариту).
Все уселись кто где, поудобнее. Мама принесла чайник с кипятком, растворимый кофе, сгущенное молоко, печенье моего изготовления (рецепт Алеши) и чашку с блюдечком, для себя, остальным сообщила, где находится посуда.
За посудой отправились два оператора, то есть Таня и я, остальные не шелохнулись: привыкли, что гостям все подают. Ничего, мама скоро заставит их отвыкнуть.
В Москве, посидев со зваными гостями часок, она обычно заявляла, что умирает с голоду, еда в холодильнике и там что-то такое есть: «надо, кажется, жарить».
Когда у всех в руках оказались чашки с горячим, как огонь, кофе, мама попросила меня рассказать друзьям, что я «видел и слышал», когда тонул в Байкале и время вдруг взорвалось. (Маме и Алеше я уже рассказывал.)
— И как ты понял свое призвание, не забудь рассказать,— напомнил Алеша.
Все, добро улыбаясь, смотрели на меня — да, это были друзья, но я замялся...
— В чем дело, Андрей? — спросила Христина, не выпуская руки мужа.
— Терпеть не могу, когда мне не верят,— сказал я,— а то, что произошло, всем покажется невероятным.
— У тебя полно недостатков, но ты никогда не врешь,— заверила мама.
— Какие у него недостатки! — покачал головой Алеша.
— Это у тебя нет! — вздохнула мама.
— Конечно, полно недостатков, как и у большинства людей, но врать я просто не люблю. И лгунов не жалую,— согласился я с матерью.
— Мы поверим, скорее начинай рассказывать,— произнес нетерпеливый Женя.
Я вздохнул и объяснил, как сумел, свое состояние в тот последний миг, перед смертью...
— Но ты же не умер! — вмешался Виталий.
— Да, потому что за долю секунды до смерти ты вытащил меня на воздух и вы сразу стали выливать воду из моих легких. Но я умирал, уже время исчезло...
— Понятно, Андрей, не томи. А вы не перебивайте его! — сказал заинтересованный Кирилл.
— Ладно, продолжаю. Все детство я мечтал о космических странствиях — Луна, Марс, космические орбитальные станции, звездные корабли. И вдруг понял, что ничего этого мне не надо, что мне это теперь даже неинтересно. Что мне дорога только планета Земля, а на ней, по существу, лишь одна шестая часть суши — Россия. Я русский и люблю все русское и свою родину Россию. И одновременно я понял свое призвание. В этот миг я как бы увидел Землю глазами художника, у которого свое видение мира. И я должен был показать это все людям. Я даже увидел себя в будущем, и всех вас, и еще многих, кого вы не знаете. Но... вот теперь уже начинается неправдоподобное...
— Говори,— приказала мама,— о себе можешь не говорить — нескромно, а о нас расскажи. Начинай со старших.
Я покраснел, мне было неловко, все же я продолжал:
— Мама и Таня так радовались. Они получили Ленинскую премию за тот фильм, что сейчас снимают. И мама приступала к многосерийному фильму «Север»... Отец принимал участие в создании этого грандиозного фильма. Он хотел, чтобы непременно засняли все те места, по которым он когда-то проходил с теодолитом,— горы, тайга, болота, побережья рек. И еще я их увидел уже старых... в Москве. Они были вместе и казались влюбленными, как молодые, я видел их ясно.
— А меня ты видел? — поинтересовался Кирилл, не отрывая от меня заинтересованных, как у ребенка, глаз.
— Да, именно вас, Кирилл Георгиевич... Вам вручали — Нобелевскую премию. Король Швеции. Вы радовались, как мальчишка, но весь этот парад вас смешил, и вы еле удерживались от смеха.
— А за что я получил Нобелевскую премию?
— За что-то... чем теперь еще не занимаетесь.
— Черт побери!
— А как ты видел Алешу, ведь ты его видел? — спросил Виталий.
Алеша испуганно моргнул мне, чтоб помалкивал. Я успокаивающе кивнул ему.
— Видел, конечно, уже пожилым, таким красивым, осанистым. Он был уже академик, дети... несколько. Близнецы. Не пересчитал. Внуки.
Алеша облегченно перевел дух. Я его действительно видел. А женой его была Христина...
Виталий сделал было движение ко мне, он тоже хотел спросить, но чего-то испугался. И хорошо сделал, что не спросил: я видел Христину и Алешу у его могилы.
— Видел еще Женю,— продолжал я несколько смущенно (нелепо выступать в роли оракула),— Евгений Скоморохов стал известным эстрадным артистом. Маргарита инженером. Ее две дочки выросли. Старшая, Аленка, стала известной фигуристкой... Фигурное катание на льду. Видел ее в одиночном катании. А Виталий стал кибернетиком. Работал в зурбаганском НИИ «Проблемы Севера». Привез с собой любимую жену, знакомство с которой началось трагично.
— А Мишу видел? — улыбнулся Алеша.
— Да. Он заведовал этой самой пекарней, на которой выпекали лишь одно изделие — «Алешин хлеб», навсегда пришедшийся по вкусу сибирякам. Он был женат на своей немой, детей у них не было.
— А Христина? — спросил Виталий.
— Она была женой академика, я ж сказал, и сама довольно крупным ученым, доктором наук. За свой труд «Человек в экстремальных условиях» она получила Государственную премию.
Все ошалело глядели на меня.
— Однако звания ты раздаешь щедро,— рассмеялся не без неловкости отец.
— А про себя?
— А ты?
— А себя как видел? — загалдели гости.
— Мама говорит: нескромно.
— Ничего.
— Валяй, рассказывай.
— Но я не понимаю маму... Я видел себя отнюдь не лауреатом, никто меня не чествовал. Никакой славы. Я видел себя работягой. Просто усталым работягой. Будто я вел какую-то странную яркую машину, не похожую ни на одну из машин Земли. Это был не самолет, не вертолет, не ракета — наполовину прозрачный шар. И я вел его над залитым светом Земли пространством Луны,— как неприветливо и холодно мерцали острые лунные пики и кратеры. А потом я увидел полуокружность залива Радуги, где раскинулся космодром в обрамлении причудливых, изъеденных солнцем и холодом скал. Там, в укрытии скал, была наша база, обсерватория и сам лунный городок. А потом я увидел... Но это уже была не Луна. Может, Марс? Ветер гнал облака в лилово-красном небе. На горизонте угрожающе высились горные гряды. На огромной равнине подрастали деревья, и это были земные деревья!
Машина, которую я вел, была уже иного типа, нежели на Луне. Открытая. Мой товарищ позади меня распылял и раскидывал удобрения. Мы оба в скафандрах. Я оглянулся, чтоб взглянуть на улыбающееся веснушчатое лицо друга (за сорок лет, и все веснушки!). Милый мой Ванька Ракитин!
— Просто не верится, что этим кедрам всего, полтора года,— прокричал он в микрофон восторженно.-— Через пятилетку они будут как вековые. Скоро на Марсе будет свой кислород.
— Не так скоро, лет через сто. Раньше скафандр не снимешь.
— Полвека — самое большое. Придумают что-нибудь еще.
— Не понимаю, значит, ты стал космонавтом? — спросил Женя.
— Не знаю. Пока я курсант летного училища.
— Андрей! Этого не было? — спросила Христина с ударением.
— Прямо словами Биче Сениэль,— усмехнулся я,— что же, отвечу всем словами Гарвея из этого же романа Александра Грина:—Христина, это было. Простите меня. Было. Пусть вы не верите, не так уж это важно. Мне верит мама, мой друг Алеша и девушка в Москве, которую зовут Марина! Я еще не рассказал ей, но знаю, что она поверит. Она скажет: «Это правда, потому что это сказал Андрей Болдырев, который не лжет». Это почти по Грину. А вот цитата из романа Грина «Бегущая по волнам»: «Человека не понимают. Надо его понять, чтобы увидеть, как много невидимого».
Не верьте, вы — врач, но не психолог, скажу я вам, Христина.
— А я верю, Андрюша! —задиристо воскликнул Кирилл.
— Лауреатом Нобелевской премии хочется стать? — добродушно подмигнул ему отец.
— А кто из ученых не согласится? Но я не потому верю. Дело в том, что со мной было что-то подобное. Очень похожее...