Город, свободно парящий в воздухе: движущийся, пульсирующий, живой, невесомый город, весь устремленный ввысь. Композиция из прозрачных, просвечивающихся плоскостей и объемов,— причудливые фееричные формы. Они напоминали загадочные структуры, строение атома или строение мышц, тканей (мне, как врачу, бросилось это теперь в глаза), словно колонии кораллов, раковины в паутине, спирали, вертящиеся веретена, трубы и блистающие нити. Все это сконструировано так, что силы колебания, давления и натяжения взаимно уравновешивались.
Харисяне обходились без строительных материалов. Зная физические и химические свойства воздуха, они создавали из него нужные им объемы.
Архитектура, выражающая невесомость, крыши, днем поглощающие свет, ночью излучающие его. Игра света и тени на разных уровнях.
А внутри перекрещивающиеся спиральные коридоры — трехметровый лабиринт ходов, несчетные шестигранные ячейки.
Беспощадный Мир, не признающий самое ценное, самое прекрасное, ради чего лишь стоит стремиться к общественному совершенству,— личность.
Дивные дворцы — нет, храмы Науке, Технике, Производству, где сквозь своды струится солнечный свет и веет ветер. И здания, похожие изнутри на плод граната, где каждое зернышко — это крошечная шестигранная камера, ячейка. Безликое однообразие пчелиных сот, потому что харисянину для себя лично, кроме этой шестигранной камеры для сна, ничего не надобно. Скопления сотов могли чудовищно разрастаться до бесконечности.
Полное отречение от себя, и вдруг сумасшедшая вспышка гения, там, где гениальность могла прорваться, а раз прорвавшись, самоутвердиться.
Надолго ли? Гений, творящий под вечной угрозой лишиться души.
Я невольно содрогнулся.
— Потрясающе! — воскликнул Яша. Уилки от восторга не находил слов. У Ренаты, кажется, перехватило горло. Она уцепилась за меня, другую руку прижала к горлу. Даже флегматичный Харитон был взволнован.
Всю ночь мы работали, переправляя записи структур в приготовленное убежище.
Хранитель упаковывал «катушки», Яша, Рената и я грузили их на нечто, подобное «вагонеткам», с той разницей, что они просто парили в воздухе и сами проходили путаный путь под землей до выхода, где их поджидал планетолет.
Семен Семенович и Харитон совершали рейсы до убежища, устроенного где-то в горах. К утру мы переправили значительное количество записей харисян, остались целиком «катушки» с записями землян.
Семен Семенович отпустил нас отдохнуть. Почему-то нам приготовили постель в одной комнате всем, но мы так устали, что не обратили на это внимания и мгновенно уснули. Мы проспали не более четырех часов, когда нас разбудил Семен Семенович. Он был очень бледен и сказал, что надо спешить, так как в городе неспокойно: вышли харисяне.
Мы наскоро поели каких-то фруктов, хлеба и яиц. С улиц доносился протяжный нарастающий шум. Я хотел выйти на открытую галерею, но Семен Семенович воспротивился. Он боялся, что меня увидят, и это увеличит раздражение.
Но когда мы стали спускаться в хранилище, он открыл дверь на одну из террас, почти закрытую изображением какого-то математического символа.
— Можете посмотреть, но осторожно, не высовывайтесь,— сказал он нам тихо.
Как он сегодня был тих. Вот что мы увидели, спрятавшись за темным символом. Мы увидели безостановочный ход обгоняющих друг друга харисян.
Утро было очень жаркое. На знойном раскаленном небе ни облачка. Крылья харисян отливали на солнце золотом. Одни бессмысленно кружили по огромной площади, другие стояли покачиваясь или куда-то стремительно бежали. Иногда они обменивались на бегу прикосновениями антенн, после чего гнев их (даже мы понимали, что это была гневающаяся толпа) угрожающе нарастал.
Толпа харисян на глазах увеличивалась, расширялась, покачивалась, некоторые взлетели и парили над площадью невысоко, но большинство уже утеряли способность летать,— словно куры,— и только раскачивались. Гул стоял, как на птичьем базаре, где скопились сотни тысяч птиц.
Рената вскрикнула от ужаса. «Пошли»,— напомнил Семен Семенович. Мы продолжали спуск.
Солнце и ветер проникали в световые проемы, и на сквозняке — в зданиях харисян вечно дуют сквозняки — плясали в озарении солнца скопления пылинок.
Хранитель был невозмутим, как и вчера, как будто там, на площади, ничего не происходило. Он приготовил для нас новые упакованные тюки. На этот раз это были записи структур людей, вынести их сегодня было значительно трудней...
Растерянный Семен Семенович предложил подождать. На что он надеялся?
Мы перетащили тюки в планетолет, укрытый на крыше среди паутины спиралей, нитей, причудливых символов. Все было готово к отлету, но, видимо, заговорщики боялись привлечь внимание. Мы опять спустились вниз, в сумрачный и пустынный зал, где находились Всеобщая Мать, Победивший Смерть и Покоривший Пространство.
Они сидели молча — сложенные крылья ни дать ни взять сероватые фраки,— поблекло их золото, руки бессильно опущены, а янтарные глаза потемнели и встревожены. Умные печальные глаза. Серебристые антенны в верхней части головы чуть покачивались и дрожали. Харисяне сидели неподвижно, прислушиваясь к усиливающемуся гулу на площади. Сквозь скользящую лавину шума проступали одни и те же созвучья, как будто харисяне скандировали одни и те же слова.
Я вопросительно взглянул на Семена Семеновича. Он пояснил вполголоса:
— Род требует Всеобщую Мать. Сейчас она выйдет к ним... Победивший Смерть пойдет с ней.
У меня сжалось сердце. Присели перед тем, как выйти навстречу смертельной опасности,— совсем как люди.
Вышедшие из одинаковых сотов, где сумрак, сон, пустота ждут их. Чтобы спросить отчета или расправиться? Кто они — господа или рабы? Или на Земле нет им аналогии?
Всеобщая Мать поднялась, чтоб проститься. Она поочередно обняла Покорившего Пространство, Хранителя, Победившего Смерть. Нежно дотронулась антеннами до их антенн. Обняла Семена Семеновича. Потом ласково, по-матерински, дотронулась до каждого из нас. Напомнила, что мы обещали помочь гибнувшей цивилизации. Так же простился со всеми Победивший Смерть.
Затем Всеобщая Мать обратилась к Хранителю, и он неохотно передал ей что-то: небольшую коробку в виде красноватого плода.
Всеобщая Мать открыла коробку и заглянула внутрь, затем медленно закрыла ее.
Почему-то я понял, что там находилось, и по спине у меня пробежал мороз.
Мои товарищи тоже поняли — настолько мы прониклись ощущением и болью харисян. Так оно и оказалось: в коробке была запись ее структуры.
Всеобщая Мать еще раз оглядела нас всех и, что-то властно сказав на прощание, пошла к выходу. Победивший Смерть шел рядом с ней.
— Она приказала нам спасаться и спасти записи структур,— задыхаясь, проговорил Семен Семенович. Он сорвал с себя нелепый земной галстук и уронил его на пол.
Мы поднялись на крышу, где стоял приготовленный планетолет с погруженными в него «записями», но не сели в него, а подошли к самому краю террасы. Покоривший Пространство и Хранитель недвижно застыли в стороне.
— Неужели они убьют ее? За что? — вскричала Рената с ужасом.— Непостижимая планета Харис, непостижимые харисяне!..
Семен Семенович тяжело поднял руку. Ни кровинки не было в лице его.
— Род призвал ее потому, что она не может больше производить жизнь.
— Но разве она виновата в этом? Разве они не знают?
— Знают. Но сейчас разум в них подавлен... Говорят древние-древние инстинкты, требующие новую Всеобщую Мать. Но нет больше Матери...
— Разве у вас нет жен? — не могла понять Рената.
— Есть. Но они тоже бессмертны и потому не могут воспроизводить жизнь.
Рената хотела еще что-то спросить, но не решилась и умолкла.
В молчании мы смотрели, как Всеобщая Мать вышла к детям своим,— рядом с ней тяжело шагал Победивший Смерть, вокруг них сомкнулась крылатая толпа.
— Они убьют ее! — прошептала Рената в отчаянии.