— Эй, няня Бишоп, мы уже готовы? — внезапно отвлекся Флэксмен.
— Остались последние десять минут, — сказала та.
Гаспар и Зейн Горт оглянулись. Большое отливающее серебром яйцо покоилось в своем черном воротнике на каллингемовской половине огромного стола. Его телеглаза, уши и громкоговорители были предусмотрительно установлены рядом, хотя еще и не подключены. На мгновение Гаспар представил человека, чьи нервы были отрезаны столетие назад, тело превращено в пепел, а сам он развеян по ветру или обращен в перегной, кормивший сотни поколений растений, и невольно содрогнулся.
Флэксмен потер руки.
— Обождите минутку, — занервничал он, когда няня Бишоп потянулась за глазным кабелем. — Я хочу представить его правильно. Как его зовут?
— Я не знаю.
— Вы не знаете? — Флэксмена, казалось, поразил гром.
— Нет. Вы велели принести любой мозг. Так я и сделала.
— Мистер Флэксмен не имел в виду ничего оскорбительного по отношению к вашим подопечным, — мягко прервал ее Каллингем. — Он сказал «любой мозг» просто потому, что каждый из них в равной степени является великим художником. Так что скажите нам, пожалуйста, как мы должны обращаться к нему.
— Ох, — вздохнула няня Бишоп. — Семь. Номер Семь.
— Но мне нужно имя, — настаивал Флэксмен, — а не какой-то номер, которым вы пользуетесь у себя в Инкубаторе, что само по себе поражает своей бессердечностью. Я надеюсь, что персонал Инкубатора не взял в привычку обращаться с ними, как с машинами. Это может повредить их созидательным способностям, может привести к тому, что они начнут думать о себе, как о машинах.
Няня Бишоп немного подумала.
— Иногда я зову его Ржавым, — сказала она, — потому что под воротником у него есть слабый налет чего-то коричневого. Он единственный, у кого есть… Я собиралась взять Полпинты, потому что его легче всего нести, но Полпинты отнесся к этому весьма прохладно, и когда вы прислали мистера Нюи, я решила взять Ржавого.
— Я имею в виду настоящее имя, — Флэксмен изо всех сил старался говорить спокойным голосом. — Нельзя представлять великого литературного гения его будущим издателям как Ржавого.
— Ох… — Она заколебалась, потом твердо заявила: — Боюсь, я не смогу назвать вам его. И нет никакой возможности узнать его имя, даже если перерыть Инкубатор сверху донизу и изучить все записи, которые у вас сохранились.
— Что?!
— Около года тому назад, — объяснила няня Бишоп, — все решили по каким-то своим причинам стать навсегда анонимными. Поэтому они попросили меня просмотреть все дела в Инкубаторе и уничтожить все записи, где упоминались их имена, и полностью соскрести надписи, выгравированные на металлическом покрытии. У вас могут оказаться документы с их именами здесь или в каком-нибудь безопасном сейфе в другом месте, но они не помогут вам выяснить, какой серебряной капсуле принадлежит данное имя.
— И у вас хватает наглости стоять здесь и говорить мне, что вы совершили этот… этот акт бессмысленного уничтожения! Не посоветовавшись со мной!
— Год назад вас совершенно не интересовала Мудрость Веков, — без всякого выражения ответила няня Бишоп. — Ровно год назад, мистер Флэксмен, я позвонила вам и подробно начала рассказывать обо всем этом, но вы приказали не беспокоить вас останками прошлого — мол, мозги могут делать все, что им заблагорассудится. Вы сказали — и я цитирую вас дословно, мистер Флэксмен: «Если эти жестяные яйца, эти ночные кошмары захотят поступить во Французский иностранный легион как боевые компьютеры или захотят прицепить себе реактивный мотор и гонять по открытому космосу, мне на это наплевать».
17
Глаза Флэксмена слегка остекленели. Мысль, что над ним посмеялись тридцать писателей в век, когда писатели не представляли из себя ничего, кроме приукрашенных стереокартинок на обложках книг, а также сознание странности собственной натуры, заставлявшей его рассматривать тридцать законсервированных мозгов как ужасных монстров — в одном случае, и коммерчески ценных созидательных гениев — в другом, окончательно выбили его из колеи.
Каллингем взял на себя инициативу еще раз.
— Уверен, что проблему анонимности мы сможем обсудить позже, — сказала более тихая и спокойная половина руководства Рокет Хауз. — Вероятно, мозги и сами пересмотрят свою политику, когда узнают, что грядет новая литературная слава. Даже если они предпочтут поддерживать строгую анонимность, с этим всегда можно справиться, выпуская книги под именами «Мозг № 1 и Дж. К. Каллингем», «Мозг № 7 и Дж. К. Каллингем» и так далее.