Очутился Чайка на фронте. Граната вместо утюга. Под ногами вместо белых ниток жёлтая, скошенная пулями трава.
А фронт уже на окраине. Бой в городе. На улицах танки. Из портновской мастерской бьёт по фашистам пулемёт.
Чайка тащил к пулемёту диск, когда что-то горячее ткнуло его в бок. Он упал. На гимнастёрке алым пятном проступила кровь…
Армия оставляла Севастополь.
Порт пустел. Один за другим уходили в туманное море корабли.
Последним от причала отплыл маленький пузатый катерок. Палуба горбом, медная труба — настоящий самовар. В последний момент два солдата затащили на него Чайку.
Чук-чук-чук! — стучит бензиновый мотор. Катер, как утка, переваливается с волны на волну.
Ни дымка́, ни берега — одно море…
Прошёл день… Второй… Мотор сделал последний раз: чч… ук! чч… ук! — и замолк.
Кончился бензин.
Тут, как назло, — немец. Самолёт с чёрными крестами. Увидал катерок — развернулся, прижался к самой воде и пошёл в атаку.
Жик-жик-жик! — лётчик из пулемёта. — Жик!
Пронёсся над самым катером, погрозил кулаком и улетел. Ясное дело: сейчас своих пришлёт!
Куда уйдёшь без мотора?
Думали-думали солдаты, матросы: что делать?
Ничего не придумать.
И вдруг:
— Я, братцы, придумал… — сказал слабым голосом Чайка.
Что придумал? А вот…
И началось.
Двое тащат шест. Вбили его в палубу. Остальные — шинели долой, порют на куски, только треск идёт. Куски — Чайке.
У того — три иглы, два матроса в помощь. Шьют, кусок к куску, солдатскую шинель к матросской лепят. Скорее! Скорее!
И через час — парус, настоящий парус поднялся над катером!
Ветер ударил в него. Шест скрипнул. Катер, клюнув носом, пошёл вперёд…
Три дня и три ночи уносил их ветер от врага. Высокие волны и низкие облака.
Катер шёл на восток.
На четвёртый день показались верхушки гор. Над водой — розовые дымки кораблей.
Это были свои.
…К катеру уже спешил эсминец с краснозвёздным флагом. Солдаты, матросы разбирали мешки, винтовки — скоро порт.
А Чайка лежал на корме и смотрел на парус.
На кривой парус. Из чёрного и серого, пробитого пулями сукна.
На первую чудесную вещь, сшитую его руками.
ТРИ КАПИТАНА
Рассказы
Капитан «Доротеи»
Капитан Минаев был угрюмый старик.
Другим капитанам везло. Они служили на сверкающих краской и медью паровых гигантах, командовали дизель-электроходами, пересекали ледяные просторы Арктики.
Минаев всю жизнь проплавал на старом маленьком пароходике со смешным названием «Доротея».
Пароходик ходил по заливу между Ленинградом и Кронштадтом и был кривоносый, с тонкой, как макаронина, трубой.
А теперь шла война. Это она вытащила старый пароход из залива, заставила пройти всё море и нынче гнала обратно в Ленинград.
Корабли отступали. Они шли, как усталые солдаты, цепочкой, один за другим.
Самым большим среди кораблей был «Восток». Он вёз раненых. В его каютах и трюмах одна над другой стояли зелёные больничные койки, а во весь борт — от воды до палубы — тревожно алел санитарный крест.
Самой маленькой была «Доротея». Гружённая фанерой, мукой и пробкой, она шла неподалёку от плавучего госпиталя, то и дело отставая от него.
— Эй, на пробковой фабрике! Мукомолы! — кричал с мостика капитан «Востока». — Плетётесь как черепаха. Взять на буксир?
— Обойдёмся! — бурчал обиженный Минаев и в который раз принимался ругать механика и кочегаров.
Он понимал: для парохода и для него этот рейс был последним. В Ленинграде «Доротею» ждал причал для идущих на слом кораблей, а его — больница. Сердце капитана уже никуда не годилось.
«Для этой войны мы оба слишком стары! — часто думал он. — И «Доротея», и я… Тяжело: одни мины чего стоят!»
Да, хуже всего были мины. Фашистские самолёты забросали ими всё море. Мины лежали на дне — молчаливые чёрно-зелёные снаряды.
Внутри их прятались магнитные стре́лки. Стоило железной громаде парохода пройти над миной, как стрелка поворачивалась, включала ток и оглушительный взрыв раскалывал воду. Чем тяжелее был корабль или чем больше железа было в его трюмах, тем скорее взлетал он на воздух.