— Откушайте, откушайте! Стойко, племянничек, садись поближе, не побрезгуй! Невестка! Севда! Попробуй вот это, с рисом. Вот так. Будьте живы-здоровы! Отец ваш осел, заболел не вовремя, ну и пусть сидит в своей норе, теперь все для молодых!
И, взмахнув рукой, он вытянул шею и, уставившись куда-то в угол, затянул:
Он пропел это с чувством, взволнованно и, взглянув на музыкантов, кивнул им:
— А ну, давайте, бездельники!
Грянул марш, старинный, давно забытый марш. Кларнет запищал и поперхнулся, но быстро поправился. Гости оживились, задвигались, глаза у них заблестели. Коста, командуя музыкантами, подавал им знаки всем своим телом, и музыканты понимали его. После марша была исполнена новомодная городская песенка. Гости встретили ее холодно — было ясно, что она им не понравилась. Коста дал знак, и полилась ленивая и страстная забубенная песня.
— Хоро! — крикнул кто-то и порывисто вскочил. — Калцун, давай!
Мужчины переглянулись и как по команде поднялись из-за стола. Коста бросил быстрый взгляд на своих товарищей, музыка на мгновение замолкла, и в низкий задымленный потолок ударили задорные звуки легкого игривого хоро. По лицам женщин пробежала улыбка, некоторые взялись за руки. Иван тяжело поднялся, вынул большой с кружевами платок и, помахивая им над головой, топнул ногой. Его высокая худощавая фигура закачалась в такт музыке. Иваница открыла дверь, и он повел вереницу танцующих наружу.
— Давай! — кричал он с каким-то вдохновенным ожесточением. — Дробно, мельче шаг! Вот так! Старая, иди ко мне! — позвал он жену и схватил ее за руку.
Была холодная ясная ночь, в глубоком прозрачном небе зябли звезды и мигали, будто в удивлении. Скованная морозом земля звенела под тяжелыми шагами танцоров, их громкие густые голоса замирали где-то над заснувшим селом. Музыканты шли впереди маленьким кругом, и лишь надежда на то, что они получат от Ивана особую награду, согревала и заставляла шевелиться их застывшие от холода пальцы. Они заиграли знакомую всем мелодию, и движения танцующих стали более медленными и плавными, плечи сами собой заходили под музыку, и все сразу как по команде громко запели:
Вдруг кларнет дрогнул, всхлипнул, звуки оборвались, скрипки взвизгнули и замолкли. Танцоры остановились, разгоряченные, бодрые, сверкая глазами от радостного возбуждения, но никто не разжимал рук, все ждали, пока музыканты, подышав в кулак, согреют пальцы и заиграют снова.
— Рученицу![19] — крикнул кто-то.
— Рученицу! — подхватили все, и, не успела музыка заиграть, как ноги были уже готовы — правые немного выставлены вперед и чуть согнуты в колене, левые пружинисто откинуты назад.
При первом же звуке круг танцующих качнулся, понесся по широкому двору, извиваясь, как змея. Смешанная вереница стремительно распадалась — мужчины, расцепив руки, перебегали вперед и становились за Иваном. Женщины остались позади. Первой из них шла Иваница. Перегруппировка произошла быстро и как бы сама собой; никто не давал никакого знака, но все знали, для чего это делается.
Иван посмотрел на выстроившихся в ряд мужчин, крепко державшихся за руки, высоко взмахнул кружевным платком и отступил назад.
— Чаще! — крикнул он. — Хоп!
И мужчины все как один мгновенно и ловко пустились вприсядку. Иван продолжал командовать, обливаясь потом, быстрый и легкий, как юноша.
Каблуки взрывали заледеневший песок, колени сгибались, ноги сплетались и расплетались, будто в этом точном, красивом и безошибочном ритме ими двигала какая-то невидимая сила. Как только Иван расширял круг и взмахивал над головой платком, мужчины вытягивались в струнку.
— Давай! Хоп! — командовал Иван, и снова все пускались вприсядку в причудливом и быстром темпе рученицы.
Но вот кларнет снова захлебнулся и пискнул на прощанье, скрипки взвизгнули. Музыка смолкла.
Танцоры постояли минуту на своих местах, разгоряченные и запыхавшиеся, и, передернув плечами, толпой бросились в теплую комнату…