Последним вошел Иван, довольный и гордый собою, посматривая на всех свысока. Он вытирал лоб большим кружевным платком, будто хотел сказать: «Хоть вы и молодые, вам за мной не угнаться!» Переведя дух, он подозвал Косту, приколол к его шапке банкнот и сел на пеструю подушку.
— Эх, здорово оторвали! — сказал какой-то парень, оглядывая всех.
— Да, хорошо поразмялись, — промолвил Иван, подавая жене пустой кувшин.
— Пусть теперь молодые споют, — сказала она и посмотрела на свою младшую сноху.
Та, вспыхнув, приняла из ее рук кувшин и пошла за вином.
— Налей-ка его, — крикнул ей вслед свекор, — а как принесешь, споешь нам что-нибудь.
— Не могу я, — ответила сноха и, легко повернувшись, скрылась за дверью.
— Посмотрим, — покачал головой Иван, окидывая взглядом гостей. — Поет она, как жаворонок поет, только очень стесняется.
Все притихли и ждали возвращения молодой женщины, надеясь послушать, как она поет. Она подала кувшин свекру и стала с молодицами, опустив голову.
— Затягивай! — потребовал Иван.
И сноха запела. Она начала слишком высоко, голосу не хватило, она поперхнулась и еще больше смутилась.
— Не торопись! Потихоньку, спокойненько! — ободрил ее свекор.
И только тогда она собралась с силами. Овладела голосом — и песня полилась, сладостная, но приглушенная. Это была грустная песня, в ней рассказывалось, как муж был недоволен женой, потому что она потеряла свою прежнюю красоту. «Как же мне быть красивой, — отвечала жена, — когда я девятерых родила, девять зыбок качала, над девятью могилками плакала».
Сноха умолкла и спряталась за спинами женщин, и, хотя ее похвалили, она знала, что пела не так, как этого ожидал свекор…
Коста зашмыгал носом — это означало, что и он хочет спеть. Потом он откашлялся, оперся скрипкой о колено и начал… Коста пел с чувством, сам взволнованный песней:
Предупреждала мать маленькую красивую Киту, чтоб та одевалась похуже, не ходила часто по воду, потому что турки собирались ее похитить. Но Кита не послушалась матери, турки схватили ее у колодца и увезли. Вылко и Иван шли к святой горе на богомолье, но, услышав плач Киты в гареме, взломали дверь и спасли юную христианку. Петко Сандык-Эминя подговорил пашу отомстить за осквернение турецкой святыни и послал письмо в Константинополь. И повесили Вылко и Ивана, погубили их за то, что они спасли христианскую душу.
Песня была длинная, но в ней рассказывалось об интересных событиях, да и голос у певца был красивый, поэтому все слушали затаив дыхание.
Коста знал свою силу и, как все люди, привыкшие побеждать, делал вид, что относится к своему дару равнодушно и пренебрежительно.
— А ну-ка, молодухи и девушки! — крикнул Иван. — Спойте-ка что-нибудь вместе.
Они застеснялись, потупились, заулыбались, и только Севда прямо держала голову и не обнаруживала смущения.
— А ну, молодка! — взглянул на нее Иван. — Начинай, они подхватят, а то заснем тут, пока шаферы придут.
— Какую спеть? — неожиданно спросила Севда.
— Да любую…
Севда опустила руки и задумалась. Так стояла она некоторое время, серьезная, сосредоточенная, выбирая, какую же песню ей спеть. В большой низкой комнате стало тихо, все напряженно ждали, и каждый слушал удары своего сердца. Все дивились ее смелости — петь после такого прославленного певца. Дивились ее поступку, ее решимости. Удивлялся и Стойко и досадовал на нее — вот сейчас осрамится, и ему тоже хоть сквозь землю проваливайся. Многие смотрели не на Севду, а на него: он муж, он мог ее остановить.
Севда потупила глаза, глубоко вздохнула и запела:
Первоначальное удивление, оттого что Севда дерзнула мериться силами с Костой Калцунче, тотчас сменилось изумлением и восторгом. Первые же слова, первые звуки ее голоса покорили и мужчин и женщин. Они смотрели на нее и словно не верили своим глазам: неужели это та самая Севда, которая только что вызывала досаду? Мягкий, сильный, чарующий голос заполнял широкую, прокуренную комнату, вливался в сердца, как нечто бесконечно сладостное и милое, ласкал души, захватывал мысли и уносил их куда-то далеко-далеко, в прекрасный край, в какое-то большое и чистое селение, о котором мечтали во сне и наяву, незнакомое, но все же такое свое, близкое, родное… Все видели перед собой смелую и прекрасную Грозданку, празднично одетую, с длинной метлой в руках. На дворы и сады опускается тихий и мирный летний вечер, хозяева хлопочут по дому и готовят ужин, кое-где из труб лениво тянутся тонкие струйки дыма. А из далеких ущелий долетают трепетно-сладкие зовущие звуки гайдуцких свирелей. Красавица Грозданка вслушивается, вздрагивает, решительно смотрит на своих родителей; звуки манят ее, и она идет посмотреть, не любимый ли это со своей дружиной. Отец и мать молча глядят ей вслед и не смеют остановить ее. Кто может стать на пути любви?