Севда вспыхнула, лютая боль обожгла и сдавила ей грудь.
— Как бог пошлет, — пробормотала она, продолжая покачивать ребенка.
— Тут село, — наставительно продолжала золовка, — а у вас какая-то городская мода повелась — не хотите детей!.. Нужны ведь помощники…
— Эх… когда-то еще от них дождешься помощи… — прошептала Севда, еще не оправившись от удара.
— Ничего, вырастут… Раньше родишь — раньше вырастишь.
— Так-то оно так, — сказала сквозь слезы Севда, а про себя подумала: «Но не все зависит от воли человека…»
Она поняла — золовка не случайно подошла к ней и не случайно завела этот разговор о детях… Свекровь ее прислала: как видно, они и об этом толковали между собой. А свекровь беседовала со свекром.
«Чего я все жду! Жду и жду! — начала укорять себя Севда. — Надо бы сказать маме, посоветоваться, она старше, лучше разбирается в этих делах, может, чем и помогла бы мне… А то вот дождалась, прямо в глаза сказали, что и я вроде городских…»
Севда вернулась в дом бледная и грустная. Сегодня она не собиралась идти в гости к матери, но тут не утерпела. Побродив с места на место, она спросила разрешения у свекрови и, прямо в домашних своих шлепанцах, набежала к реке.
— Полно, — утешала ее мать. — Стоит ли из-за этого огорчаться! У Начовицы Кундураджийкиной четыре года не было ни ребенка, ни котенка, а потом как принялась наверстывать — каждый год, да все мальчиков. «Господи, боже ты мой, — говорила она, — что я буду делать с этими мужиками? Всем к свадьбе подарки нужно готовить, дома им строить…» А Дона Гидиева?.. Восемь лет детей не было, а потом дал ей господь сына — вон уж какой парнище вымахал… И не одни они, нечего расстраиваться из-за этого… А то позовем бабку Петру Саралийку — она опытна в этих делах, может растиранья какого тебе даст.
В следующее воскресенье пришла бабка Петра Саралийка. Крупная и здоровенная, как медведица, уродина с большими глазами навыкате, лохматыми бровями и усиками, которые она могла бы при желании подкручивать, Бабка Петра уединилась с Севдой в горнице, и там старая знахарка так принялась ее расспрашивать да выпытывать, что молодая женщина чуть не расплакалась от стыда.
— А что тут такого? — проворчала бабка. — Ты не девушка, нечего так извиваться.
— Так смогу я?.. — спросила Севда с надеждой в глазах.
— Ты? — уставилась на нее мутным взглядом Саралийка и закивала головой. — Ты такого молодца родишь, что на другой день он начнет с отцом драться… Только нужны растирания, молодка… побольше растираний…
И настали тяжелые, мучительные праздничные дни. Севда ходила к матери иногда одна, иногда со Стойко, и бабка Петра тискала ей живот так, что спирало дыхание, мяла ее, словно тесто, и говорила такие слова, будто помоями обливала. Старая знахарка хозяйничала у Казылбашевых, как у себя дома, обедала, ужинала, уносила с собой для внучат большие ломти хлеба, выпрашивала сала и брынзы, тащила шерсть и пряжу, собирала все тряпки, какие попадали ей под руки. Снохи на нее смотрели злобно, их мужья тоже косились, и даже старик сдержанно заметил однажды:
— Надо бы сначала посмотреть, какая польза из этого выйдет, а потом уж платить сколько нужно…
— Ладно, ладно! — оборвала его Казылбашиха. — Страсти какие, подумаешь… За эти дела всегда так платят…
А Севда ходила как побитая, при каждом движении чувствовала острую боль в животе. Но она верила и ждала. Прислушивалась к своему дыханию, считала удары сердца, вскакивала от радости при всякой дурноте и молилась:
— Боже милостивый, помоги мне!
Так, истомленная надеждами и радостными тревогами, она отсчитывала холодные зимние дни. Не помогли ей бабкины растирания, и в памяти остались только похабные и грязные присказки старой знахарки. Домашние хлопоты перед пасхой отвлекли Севду, а потом начались работы в поле. Буйно зазеленевшее, напоенное плодоносными соками, оно ждало неутомимых человеческих рук… Но и в эти дни непосильного деннонощного труда старая Казылбашиха не прекращала хлопот. Она обходила всех известных гадалок, отыскивала старых и опытных знахарей, лечивших травами, постоянно варила корешки, травы и кору и наполняла горькими противными отварами бутылку за бутылкой. Эти бутылки Севда приносила к себе домой и тайком пила настойки, морщась и надеясь.
15
Севда засыпала и просыпалась с одной мыслью, одним желанием.
Однажды вечером, во время жатвы, она обняла Стойко, взбудораженная радостным волнением:
— Наконец-то!
— Неужели? — порадовался он, нежно прижимая ее к себе.