Взамен отобранных лугов община выделила их бывшим владельцам землю — декар за декар — на Сухом выгоне, за Домузским прудом. Помимо того, что это было очень далеко от села, Пеню и здесь ущемил Юрталана — мерили, делили, перемеряли и отвели ему самое плохое место, такую захудалую пустошь, что трава там вовсе не росла.
Юрталан простился с лугом, но не перестал думать о том, как отомстить Пеню. «С чертом подружусь, а ему отомщу!» — грозил Тодор. И когда он совсем было собрался попробовать свалить старосту, произошел правительственный переворот, и Пеню оказался не у дел. Юрталан оживился, снова поднял голову и уже не заискивал перед людьми, потому что голоса их не имели больше никакой цены. Он зачастил в город, охаживал там представителей новой власти, спрашивал и разузнавал, нельзя ли вернуть луг. Он подавал заявления, обивал пороги, умолял. На место старого околийского начальника назначили нового. Это был спесивый молодой человек, который снисходил до разговора лишь с некоторыми из горожан, а у себя в кабинете принимал только после доклада о посетителе. Юрталан дважды пытался попасть к нему на прием, и оба раза неудачно.
— Довольно разгильдяйства! — веско заявлял новый околийский начальник, когда, попивая холодное пиво с доброй закуской, приходил в хорошее настроение. — Пора навести порядок и дисциплину в нашем государстве!
Но и этого быстро сменили. Назначили другого, и, пока Юрталан разузнавал о характере и повадках нового начальника, его перевели куда-то в Родопы.
Сменили и в селе вновь назначенного старосту. Юрталан попробовал сблизиться с его преемником, но тот был парень молчаливый и замкнутый. Он одиноко бродил по полям, возвращался усталый, закрывался у себя в комнате и лежал часами. Сначала люди смотрели на него с уважением, но постепенно начали задевать его и расспрашивать, откуда он и кем был раньше.
— Учился в Софии, — обычно отвечал староста.
— А на кого ты учился? — спросил его однажды, вытянув шею, глуховатый дед Георгий Сапунджия.
— Математике.
— На владыку? — не разобрал дед Георгий. Староста снисходительно улыбнулся.
— Ма-те-ма-ти-ка! — сказал он раздельно.
— Не понимаю такого учения, сынок, — пожал плечами старик. — Одно время учились только на учителей да на попов, и мир по-другому был устроен, и жилось легче… А теперь… Теперь не знаю.
— Остался таким же! — прокричал ему староста.
— Нет! — решительно покачал головой дед Георгий. — Нет!
Третий староста был пенсионер, уроженец какого-то среднегорского городка. Полненький, кругленький, он вечно задыхался от усталости и неумолчно болтал.
— Трещотка! — сразу же окрестили его в селе, и это прозвище так за ним и осталось, точно он с ним родился.
Этот староста был кутила и весельчак, ходил в богатые дома на именины, званый и незваный являлся на свадьбы, приходил в церковь на крестины и вместе со счастливыми родителями увязывался к ним домой. Там он хвалил народные обычаи, ел и пил, пока не сваливался и не засыпал. Наутро просыпался в благодушном настроении, протирал глаза и удивленно оглядывался в незнакомой комнате.
— Э-эх вы! — упрекал он любезных хозяев. — Почему же вы не удержали меня? Почему не сказали: «Хватит! Довольно!»?
Юрталан приводил его раза два к себе в гости, угощал и подробно рассказывал о бесчинствах Пеню Пандурова, об их тяжбе и об отчуждении лугов.
— Ну? Отобрали луга? — удивился староста. — Как это так? В нашей стране нет таких законов! Ай-я-я-яй! Тут ошибка допущена. Самоуправство. Все будет исправлено.
— А это можно? — с упованием смотрел на него Юрталан.
— Что? Луга вернуть? Как дважды два — четыре. Частная собственность у нас неприкосновенна. Тут и говорить не о чем. Так это бесчинство Пеню Пандуров учинил? Прямехонько в тюрьму угодит, помяни мое слово.
— Вот это староста! Это власть! — не утерпев, поделился Юрталан с женой, заглянув в соседнюю комнату. — А другие были что? Пешки!
Староста даже сказал, на сколько лет строгого тюремного заключения осудят Пеню. Потом перевел разговор на дороговизну и трудности жизни, и Юрталан не успел оглянуться, как староста попросил у него взаймы две тысячи левов.
— До завтра! — горячо уверял он. — Как только придет секретарь, сразу же верну.
Ни слова не говоря, Юрталан отсчитал ему деньги и лег, успокоенный, спать. Позже староста занял у него еще тысячу, потом еще пятьсот и поклялся отдать ему все в ближайшее месячное жалованье, чтобы освободиться от этого долга, будто бы тяготившего его как мельничный жернов.