— Ты мне уже дал, дядя Тошо, — говорил какой-нибудь молодой парень.
— Может быть, может быть, — важно отвечал Юрталан. — Народу много, всех не упомнишь.
А некоторые, хоть и получали бюллетени второй раз, помалкивали. Они вертели в руках тонкую гладкую бумагу, всматривались в большие буквы и читали по слогам.
— Опустим, опустим, — обещали все. — Свой человек, как можно!
Юрталан знал цену этим обещаниям еще с прошлых выборов, но теперь он не беспокоился, избрание его было обеспечено.
В день выборов он роздал оставшиеся бюллетени, оставил одну пачку на избирательном участке и пошел домой. Измученный беготней последних дней, Юрталан прилег в кухне и, против обыкновения, вздремнул. Проснувшись, выкурил лежа несколько сигарет, потом встал и снова вышел. Ему не терпелось узнать, закончилось ли голосование. На кривой Трындевой улице, которая вела прямо к избирательному участку, он встретил рассыльного Бузу.
— Тебе телеграмма, — похвалился тот еще издали.
— Откуда? — с испугом спросил Юрталан.
— На, смотри сам.
Юрталан расписался и дрожащими руками разорвал сложенный и заклеенный листок. Сначала он ничего не понял, но, вглядевшись внимательнее, прочел неразборчиво написанные слова:
«Брату плохо Приезжай немедленно Алекси».
Юрталан как громом пораженный смотрел на листок бумаги, стараясь собраться с мыслями, чтобы решить, что нужно делать. Он прочитал сообщение еще раз, медленно, слово за словом, будто искал в нем какой-то скрытый смысл, тут же повернул обратно, заглянул ненадолго домой и вскоре опять вышел.
— Еду в город по делу! — крикнул он жене, которая шла из сарая с охапкой хвороста.
«Поезжай», — сказала она про себя, давно привыкнув к неожиданным решениям мужа. Даже удивилась слегка, потому что обычно муж не сообщал ей ни о том, где пропадает, ни о том, чем занимается.
Но теперь, видимо, случилось что-то особенное. Прошел день, два, пять дней, наконец целая неделя, а Юрталан все не возвращался. Куда он поехал, почему задержался? Если в город, до которого рукой подать, он прислал бы весть, — столько народа бывает там каждый день. В понедельник Юрталаниха поехала навестить дочь и справиться, что случилось с мужем. Дома осталась только Севда. Она села обедать одна, и вдруг ей стало страшно. Все кругом показалось ей незнакомым, будто она вошла сюда после долгого отсутствия. И как будто что-то подстерегало ее, что-то плохое, притаившееся в углах. «Куда делся свекор? — спрашивала она себя. — Почему нет писем от Алекси? Почему и Стойко, хотя бы открыткой, не даст о себе знать?.. Господи, как я останусь ночевать одна в этом пустом доме!..»
Севда собралась позвать к себе мать, но к вечеру вернулась из города свекровь.
— Уехал к Стойко и ничего не сказал! — злилась она. — А я тут с ума сходила, думала, у Марии что случилось…
— А почему… почему он к Стойко поехал, мама?
— Кто его знает, вздумалось ему…
Севда так и упала на скамью, ноги у нее подкосились, перед глазами завертелись желтые круги. Внезапный отъезд свекра, в самый день выборов, его задержка, молчание Алекси и Стойко — все это не предвещало ничего хорошего… Страх сковал ей сердце, сжимал горло, душил ее. «И Стойко, боже мой, и он! Почему, если он чувствует себя хорошо, не черкнет двух словечек: жив, здоров — и все!» Заставляет ее так томиться… «Мужские сердца! Боже мой, боже! — всхлипывала Севда. — Как они не могут понять!..»
В четверг приехал Тоню. Он был весь в пыли, усталый, небритый, рассеянный и старался не встречаться взглядом с женщинами. Особенно избегал он взгляда Севды. Почему он приехал ни с того ни с сего? И почему так подавлен, удручен и небрежно одет?
Теща встретила его радушно, но и ее обожгло смутное, тревожное предчувствие.
— Как Мика, дети? — спросила она, поздоровавшись.
— Хорошо, — ответил он растерянно.
— А Тошо? Где он?
— Скоро вернется.
— Ты тоже ездил в Пловдив?
— Ездил.
— Когда вернулся?
— Сегодня.
— Виделся там с отцом?
— Виделся.
Севда с замиранием сердца следила за малейшими изменениями в его лице.
— А как Стойко? — побледнев, уставилась на него старуха.
Тоню не ответил. Он медленно отвернулся и застыл, словно в забытьи. Севда вскочила и схватила его за руки.
— Тоню! — всхлипнула она. Ее широко раскрытые глаза молили об одном лишь слове утешения. — Прошу тебя! Скажи, как Стойко?