— Срезали.
— Вот и хорошо! — вздохнул Юрталан с облегчением.
— Там, на краю, у суковатой груши, среза́ли уж в сумерках, не знаю, что вышло…
— Дело сделали и ладно… Хоть и задержались, да не задаром…
— Добрый вечер, дядя Тошо! — вступила в разговор Добра и, подобрав подол, ловко спрыгнула с подводы. — Ох, и много же сегодня срезали, магарыч с тебя…
— Добрый вечер, добрый вечер! — ответил Юрталан. — Никуда не денешься, придется угостить… Идите вот сюда! — пригласил он и крикнул, обернувшись к кухне. — Гина! Эй, Гина! Вынеси-ка фонарь.
Юрталаниха показалась в дверях, приветливо поздоровалась и, повесив мигающий фонарь на балку, указала на разостланную перед домом рогожу:
— Сюда проходите. Уж и не знаю, чем угощать вас, я ведь тоже целый день промучилась на этом проклятом гумне… Вот, думаю, еще малость, еще малость, да так до сих пор и провозилась… Ничего и не варила, накормлю чем бог послал.
— В такое горячее время, сестрица, к еде особенно придираться не приходится, — сказала Добра, кивком приглашая своих дочерей.
Три девушки подошли вслед за нею.
— Постой, жена, погоди! — вмешался Юрталан. — Послушай, что я скажу. Дай им хлеба полкаравая да кусок брынзы, а уж они как знают: хотят — едят, хотят — выбросят…
— Выбросить не выбросим, а только… — запнулась женщина. — О другом хотела я тебя просить, дядя Тошо, да не знаю… ты…
Юрталана передернуло. Он поглядел на Добру и нетерпеливо махнул рукой.
— Ну, что, говори!
— Праздник ведь подходит, правда? — смущенно улыбнулась она. — Дочкам принарядиться надо, так ты, если можешь, уплати нам сегодня.
Девушки насторожились и смотрели на Юрталана со страхом и надеждой.
Юрталан помолчал, почесал лоб, поморщился и вскинул голову.
— А может, завтра рассчитаемся?
— Завтра… почему же завтра? — спросила женщина, умоляюще взглянув на него. — Зачем нам завтра время терять?
— Ну ладно, ладно! — смягчился он. — Уж ради праздника… да для девчат… Давай сначала тебе посчитаем. У тебя два дня по двадцать пять левов…
— Почему по двадцать пять, дядя Тошо? — побледнела Добра. — Ты ведь обещал по тридцать?
— Обещал! — нахмурился Юрталан. — Ничего я не обещал… Кто это нынче платит по тридцать, а?
— Платят, дядя Тошо, как не платят? Еще и больше платят.
— Да вы что, шутки шутить вздумали? — он сердито нахмурился. — В нынешние времена по тридцать левов — с ума вы сошли? Не видите — денег ни у кого нет, хлеб не уродился, налоги и те платить нечем.
— И-и, дядя Тошо… С пяти левов ты не обеднеешь! — угодливо подхватила Добра.
— Мало ли что! Денежки счет любят… Здесь пятерка, там пятерка, — я ведь не печатаю их, проклятых.
— Ну, ладно! За кукурузу посчитаем по двадцать пять, а за жатву — по тридцать.
— А разве я не заплатил?
— Да что ты, дядя Тошо! — испуганно вскрикнула женщина. — Просила я тебя тогда, а ты сказал — пустяки, мол, после сосчитаемся. Не помнишь нетто?
— Всего не упомнишь, не одна у меня эта забота! Ладно, верю тебе. Так вот, за два дня посчитаю тебе пятьдесят пять левов.
— Дядя Тошо! — взмолилась Добра. — Не надо так, сделай милость… Ты же…
— Ш-ш-ш! Ничего. Из-за пяти левов ссориться? Значит, так: двадцать пять и двадцать пять — пятьдесят, да пятьдесят пять — сто пять. Правильно?
— Нет, не правильно… Да ладно уж, где наше не пропадало…
— Ну, Станка, и тебе столько же, — обернулся он к старшей дочери Добры.
— Я жала у вас три дня.
— Ага! Стало быть, расчет другой. Ну, так и быть, за третий день уплачу тебе тридцать левов. Значит, за два дня, как и твоей матери, пятьдесят пять левов, да тридцать — восемьдесят пять, и за два дня на кукурузе по двадцать пять — всего сто тридцать пять левов. Что-то больно много ты получишь.
— Я и работала много, — покраснев, ответила Станка.
— Ну, с вами разобрались, теперь посмотрим, как с этими вот девицами поладим, — сказал Юрталан, взглянув на двух других девушек и насмешливо покачав головой.
— Поладим, дядя Тошо, почему не поладить! — смело глянула на него младшая. — Заплатишь нам, как и сестре.
— Капиталов у меня не хватит, Кичка, — усмехнулся Юрталан. — Тебе заплачу по пятнадцать левов, а сестренке постарше — по двадцать. Хватит вам?
— Но ведь я не отставала от сестры и мамы! — нахмурилась девушка.
— Видишь ли, Петричка, платят не только по работе, но и по годам.