– Лада!
И – закружилась земля, взвилась, теряясь меж звёзд, в высоком пространстве. С ней вместе парили Стешка и Володей, и всё исчезло вокруг. Остались в небе земля, да звёзды, да они, безрассудные, сумасшедшие, любящие друг друга.
– Стешка... дождёшься?
– Лучше головой в омут, чем с другим... Никого не надо! Ни-кого-шень-ки!
Заворочавшаяся в душе ревность уснула. И сам Володей уснул, положив голову на обнажённую Стешкину грудь. Стешка ласкала его осторожно и мягко и что-то шептала, едва ли сама себя слыша и понимая.
Час ли, день ли прошёл – они не знали. Теперь и Стешка уснула; проснулась, когда верховое отверстие шалаша прострелил солнечный луч. Зажмурилась от яркого света, нежно коснулась пальцем щеки Володея. Он потянулся к ней снова.
– Поздно, Володеюшко! Поздно... проспали. Тебя поди, ищут.
– Ох, дьявол рогатый! Мне ж с зарёй при всей справе! Кому-то будет потеха!
Взявшись за руки, побежали к парому. Обратно гнал паром сильными толчками.
На берегу бесновалась толпа: покосники. Более всех неистовствовал хозяин перевоза Яков Гарусов, маленький, чёрный, как жучок, с аккуратным круглым пузцом.
Дав им сойти с парома, накинулся на Володея, замахал короткими ручками.
– Лиходей! Тать! На чужое польстился!
– Нно! – отпихнул его Володей. – Не маши щупальцами – оборву!
И, обняв Стешку, направился к дому. Иван уж собрал его справу, почистил. На гольце, туго набитый, стоял кожаный мешок. Наскоро простившись с роднёй, Володей кинулся к воеводской избе. Здесь его ждали человек семь или восемь. На крыльце, пощёлкивая кедровые орешки, хитровато щурился Любим. Потап, как всегда, стоял в сторонке, вороша дикую волосню. Стукнув кулаком о кулак, упредил:
– На тебя Гарусов воеводе кричал.
Из избы – легки на помине – вышли воевода, злющий с похмелья, и сотник.
- Вот он и есть... выродок отласовский! – подтянув саблю, которой сроду не пользовался, указал сотник на Володея. – Паром у меня схитил...
- Всыпать ему... пятьдесят... пятьдесят! – рявкнул воевода. Лицо бешено задёргалось. Загорелись жёлтые, в красных прожилках глаза.
К Володею, вынырнув из-за спины, подступил тюремный палач Алёшка Пьяный. Длиннорукий, шерстистый, с лошадиным лицом. Он просекал кожу до мяса с одного удара. Володей, представив себя принародно обнажённым, с иссеченной в кровь спиной, поёжился.
– Не дамся, – прогудел он глухо, вырвав из ножен саблю.
– Но, но, не балуй! – подступал к нему палач. Здесь воеводскую волю не переступали.
Схватив казака за полу, мгновенно отпрянул. Над головой его сверкнула молния.
– У тя башка лишняя, Алёшка? – злобно щерясь, выставил левое плечо Володей. – Оттяпаю! – И, рассекая воздух со свистом, над палачом вновь сверкнула сабля.
– Взять! – заорал воевода, затрясся, багровое лицо пошло сизью. Толкнул с крыльца сотника и двух тюремных казаков. Те с оглядкой приблизились к Володею. Сотник для острастки щёлкнул ножнами.
– Давай! – загораясь азартом, подзуживал Володей. – Таких, как вы, воронов, с дюжину надо...
– И у тебя не две головы, Володька! – упредил палач. – Покорись добром!
– Чо вы испужались этого Анники-воина! – из толпы казаков выскочил Лучка, племянник Гарусова. – Да я его щас...
– Неужто? – И сабля Луки тотчас оказалась у Водолея под ногами.
– Чёрт с ним поладит! – проворчал Гарусов, для вида вытащив из ножен наполовину и свою саблю. Рубака он был неважный.
Тюремные тоже отступили.
– Ты! Ты! – воевода тыкал, толкал в спины ближних казаков и всё больше синел. Вот уж шестеро подступили к Володею, но рядом стали Потап с Любимом, сзади, мрачнее тучи, Иван, за ним – Василко. Теперь уж с Отласом связываться опасно. Его и другие поддержат. А поддержат – быть большому бою.
– Не надо бы, Пётр Петрович, – шепнул воеводе Гарусов. – На их стороне сила.
– Сила? Я здесь сила! Я власть... я...
И в это время рявкнул гром. Незаметно набежали тучи, под которыми огненным крылом металась изломанная молния. Река вздулась от ветра, накатила волну. Воеводе, бившемуся в падучей, упали на сизые щёки первые капли дождя, и длинные частые иглы наискосок прошили всю крепость, загрохотали о крышу воеводской избы.
Тюремные внесли воеводу в дом, и только тогда Володей разъял мёртво стиснувшие рукоять пальцы, улыбнулся, словно играл в бабки, выиграл и теперь чувствовал себя победителем.
– Плыви, похабник! – буркнул Гарусов. – И вы плывите... Чо рты пораззявили?