Я перегнулся через борт и стал срывать со встречных кустов листья.
— Осторожнее — нарвётесь на ипритку! — сказал Белов.
— На что?
— Сумах ядовитый. — Белов показал на куст с маслянистыми тёмно-зелёными листьями. — Будет тяжёлый ожог!
Я отдёрнул руку.
Начался перевал, стало сыро, подул холодный ветер. Машина преодолела последний подъём, ударила кузовом и остановилась.
Впереди, тускло поблёскивая в лучах неяркого солнца, лежал Тихий океан.
Начался спуск. Теперь машина катилась легко и непринуждённо. Расхлябанный кузов пел ритмичную песню: крак-крак-крак… Голубоватые сосны неслись мимо. Сделав зигзаг, дорога вылетела к берегу. Впереди, на плоском коричневом мысу, высветился столбик маяка.
— Край Света? — спросил Аркадий.
Белов кивнул.
Мы проехали мимо башни, белой, с кольцевым балконом и стеклянным фонарём наверху. Башня была окружена грудой пристроек, бетонные казематы соединялись между собой глухими переходами. Маяк был похож на крепость, которой предстоит выдержать осаду долгих зимних штормов.
Машина резко затормозила.
— Дальше не проедем, — сказал шофёр.
Внизу под обрывом, в центре небольшой бухточки, между двумя острыми, как лезвия ножей, скалами виднелся изуродованный корпус судна. Чёрные бакланы рядками сидели на его палубе.
— Вот ваш пароход, — негромко сказал Белов.
Разделив поклажу — корпус надувной лодки, вёсла, помпу, рюкзак — осторожно ступая, гуськом мы начали спуск. Из-под ног вырывались и, обгоняя нас, уносились вниз камни.
Судно лежало метрах в пятидесяти от берега.
Стали надувать шлюпку. Ручная, похожая на круглую гармошку помпа хрипела. Мы провозились целый час, пока наконец борта лодки не округлились и не стали тугими.
Спустили лодку на воду и, чувствуя себя в ней как неопытные наездники на непослушной лошади, двинулись в путь.
Острые края железных листов выступали из бортов, грозя распороть наше утлое судёнышко. Мы кружили до тех пор, пока не приметили ровную стенку — остатки корабельной надстройки. Аркадий уцепился руками за иллюминатор. Белов с неожиданной лёгкостью прыгнул на палубу. Привязав лодку, мы начали осматривать пароход.
Зелёные нитевидные водоросли покрывали мокрые стены. Мелкие крабы шурша убегали при нашем приближении. На дне залитых чёрной водой трюмов мерцали фиолетовые иглы ежей.
Годы не сумели окончательно разрушить корпус. Палуба сохранилась, борт, правда, во многих местах разошёлся, но надстройка в средней части судна была цела. Над ней торчали изогнутые остатки мачт и трубы.
Аркадий карабкался с одной балки на другую, лазал по трапам, заглядывая в каждый люк.
— Где тут шлюпочная палуба? — спросил он.
— Мы на ней.
Белов сидел на корточках и скоблил угол между двумя балками. Они соединялись треугольной кницей. Перочинным ножом Белов отделял пластинку за пластинкой гнилое железо.
Я уже понял тщету поисков. Зимние штормы вымыли из корабельных кают всё. То, что не было унесено волнами, скрывалось теперь под грудой обрушившегося в трюмы железа или лежало на дне бухты под многометровым слоем песка.
— Что вы делаете? — спросил Аркадий.
Инспектор вытер тыльной стороной ладони потный лоб.
— Помогите мне.
Мы присели рядом и стали расчищать углубление. Наконец из-под ржавчины блеснуло железо.
Наши ладони были перепачканы коричневой пылью, пальцы кровоточили.
— Что мы делаем? Вы можете сказать или нет? — взорвался Аркадий.
Угол был расчищен, заклёпки, которыми соединялись балки, обнажены.
— Это не «Минин», — сказал Белов. — Это «Аян». — Он печально усмехнулся.
Воцарилась тишина, великолепная тишина, которая всегда сопутствует неудаче. Слышны были только бормотание волн и тоскливые крики бакланов.
— Из чего вы это взяли? На судне нет ни одной надписи, — спросил Аркадий.
— Вот, — Белов погладил ладонью очищенные от ржавчины заклёпки. — В 1909 году фирма Ланц перешла на крепление палубного бимса со шпангоутом с помощью кницы и восьми заклёпок вместо шести, как это делалось ранее. «Минин» был построен в девятьсот шестом году, «Аян» заложен в девятьсот девятом… Здесь восемь заклёпок.
Аркадий слушал Белова, хмурясь и кивая в такт его словам.