— Значит, это «Аян», — сказал он и захохотал. — Значит, это «Аян»! Ура!
С берега уже раздавались автомобильные гудки.
Назад мы ехали той же дорогой. Машина мчалась по ломкой, стеклянной воде ручья. Обезумевшие форели выскакивали из-под колёс. Аркадий держался рукой за моё колено и счастливо улыбался.
— Ты понимаешь, — кричал он мне в ухо, — я струхнул. Как только увидел этот пароход, струхнул: в нём бы нам ничего не найти. Не найти — слышишь? А так есть ещё шанс!.. Может быть, там, у Двух Братьев, до сих пор лежит «Минин»? Лежит спокойно на дне и ждёт нас!
Глава шестнадцатая,
в которой мы с Аркадием снова расчищаем заклепки
Не застав на Кунашире Василия Степановича — он уехал по своим музейным делам на Сахалин, — мы с Аркадием вернулись на Изменный и с первым же катером отправились к Двум Братьям.
Мы везли с собой небольшую лодку, которую нам дал Матевосян.
За чёрной грядой рифов вяло раскачивался океан.
Сперва мы прошли в лодке вдоль внутренней стороны мели. Чёрные блестящие камни неторопливо проплывали мимо борта. Пузырчатые бурые водоросли шевелились у их оснований.
Аркадий лежал на носу лодки и держался за борт побелевшими от соленой воды пальцами.
— Что видно?
Он безнадёжно махнул рукой.
Зыбь лениво двигала воду.
Мы бродили между камней, то и дело уклоняясь от их острых, покрытых липкими водорослями боков.
— Смотри! — сказал вдруг Аркадий.
Он вытянул руку. Там, впереди, резко отличаясь от горбатых, облизанных волнами круглых каменных лбов, виднелся правильный чёрный прямоугольник.
— Это не камень.
Я перестал грести.
— Похоже. И верно не камень. Это какая-то платформа.
Мы прошли между извилистыми рядами бурых, вытянутых по ветру водорослей — ламинарий, проскользнули мимо островерхого кекура и очутились около ржавой, в чёрных потёках, железной платформы. Смятый, безжизненный металл — груда лома…
— Аркадий, как ты думаешь, — глухо спросил я, — что это?
— Остатки парохода.
Нос лодки ударился о платформу. Держась за её края, мы перебрались на обломок судна.
При виде нас прозрачные рачки, как брызги, покатились по железу.
Под платформой бормотала вода.
Я подошёл к краю, перегнулся и посмотрел вниз. В зеленоватой глубине шевелились бесформенные тени. По стене из жёлтого металла, выгибаясь, ползла фиолетовая морская звезда.
— Давай проверим, — сказал Аркадий.
Он присел на корточки и начал скоблить ножом источенные временем балки.
Я присел рядом. Лезвия с каждым движением всё глубже погружались в коричневую ломкую кору. На руки Аркадия оседала красная пыль. Мы расчистили угол и стали считать заклёпки. Их было шесть.
— Это «Минин», — сказал Аркадий. — Понимаешь, Сергей, это «Минин»! Надо срочно сообщить Василию Степановичу. Пусть вызывает водолазов.
Назад мы плыли медленно, мешала грести зыбь. Она подкрадывалась, поднимала, поворачивала лодку носом к Изменному. Остров дрожал на горизонте, впереди чернели Два Брата. Где-то около них раскачивался наш бот. Мы рассказали Матевосяну и Григорьеву о находке.
— Самое главное, парни, какое там дно, — сказал Григорьев. — Если каменистое, всё, что упало, ещё можно найти, а если там ил… — Он присвистнул.
— Какая там глубина? Забыли смерить, вот шляпы! — сказал Аркадий.
Он снова ушёл на лодке, на этот раз с Матевосяном. Вернувшись, бригадир сказал:
— А ведь нашли! Э! Я думал, не найдёте. Всё-таки городские люди, куда вам… Неглубоко — двадцать метров. Пустяк, да?
Мы вернулись на Изменный, и Аркадий тотчас же дал Степняку радиограмму. В ответ Василий Степанович сообщил по радио, что вылетает на Сахалин за водолазами, и обещал быть с ними к концу недели.
Глава семнадцатая,
заключающая в себе содержание двух писем
Почта сработала четко.
Рыбаки привезли два письма. Их переслали почтовые отделения Ленинграда и Южно-Курильска.
Из первого конверта Аркадий извлёк пачку листов, исписанных мелким старческим почерком. Писал единственный оставшийся в живых сотрудник газеты «Дальневосточный моряк».
«Йошкар-Ола, 19 июля.
Уважаемый товарищ Лещенко!
На ваше письмо, переданное мне секретарём местного отделения Союза журналистов, сообщаю, что в 1922 году непродолжительное время был сотрудником оппортунистической газеты «Дальневосточный моряк», издаваемой эсерами. Будучи человеком молодым и политически незрелым, я соблазнился хорошим заработком, иметь который в те смутные дни во Владивостоке представлялось мне счастьем. Окончив незадолго до того курс гимназии и имея склонность к литературе, я решил стать на многотрудную стезю журналиста. В ответ на обращение близкого знакомого нашей семьи Неустроева Вадима Савельевича принять участие в редактировании газеты для русских моряков, дал согласие, в чём в дальнейшем неоднократно и горько раскаивался. Владелец газеты Неустроев оказался человеком эсеровских взглядов, алчным и предприимчивым. Газету, как помню, мы готовили в подвале дома №8 на Суйфунской улице, где ранее размещались склады готового платья. Печатали её в частной типографии Лазебко.