— Художник я.
— И это неплохо. Живи. Старика моего звать Иваном Андреевичем. Ты здоровкайся с ним, он это любит.
Она ушла.
Я остался в комнате, где были кровать, стол и много-много фотографий.
Октопус вульгарис
Я шёл вдоль комбинатовского забора.
— Николай! — крикнул кто-то сзади.
Я оглянулся и увидел Лизу, Букина и какого-то солидного мужчину в чёрном берете и очках.
— А-а! — закричал Букин. — Я говорил, мы его быстро найдём. Знакомьтесь!
Человек в очках помахал рукой. Пальцы у него были толстые и вялые, как сосиски.
Я протянул ладонь. Человек вложил в неё две сосиски.
— Очень приятно, — сказал он.
— Это известный кинорежиссёр, — объяснил Букин, — через неделю приезжает сюда его экспедиция. Будут снимать картину про осьминогов. Вы как художник и местный житель можете быть полезны.
Я посмотрел на режиссёра. Его лицо показалось мне знакомым.
— Простите, — сказал я, — мы с вами нигде не встречались?
— Возможно, возможно, — сказал он.
— Постойте… Чёрное море… Взрыв мины для учебного фильма… Рыбы на дне… Ну конечно, это вы! Помните, наша шхуна подошла к месту взрыва. Я ещё нырял, осматривал дно? Знаете, как мы вас назвали тогда — Главным киношником.
— Ах, вот оно что! Припоминаю: был такой фильм. И шхуна, верно, была.
— А вы всё на морскую тему снимаете?
— Да, знаете, поручают. Один фильм удался, второй…
— Товарищ режиссёр снимает почти все фильмы о морских животных, которые делаются у нас, и он часто ездит за границу, — сказала Лиза.
— Так чем я могу помочь? — спросил я.
— Трудно сказать. Пока ясна только общая идея.
Главный киношник кивнул мне, Букин сказал: «Салют!» Они ушли в контору, а Лиза осталась.
— Надо работать, — сказала она. — Покажите, что успели нарисовать. Я привезла вам альбом «Животные Японского моря». Но предупреждаю: животные там невыразительные. Их не рисовали, а срисовывали. Где присядем?
— Все рисунки на катере.
— Идёмте туда…
Мы сидели на палубе, на потёртых нетвёрдых досках. Я доставал из папки по одному рисунку, Лиза смотрела их. На каждом писала два названия животного: по-русски и по-латыни.
— Как будет «осьминог»? — спросил я.
— Октопус вульгарис.
Около нас сидели Телеев и Жаботинский.
Лиза улыбалась. Видно, рисунки ей нравились.
— А это что такое? — вдруг спросила она.
Это был осьминог, которого я нарисовал на причале.
— Октопус вульгарис, — гордо ответил я.
Лиза нахмурилась.
— Зачем вы срисовали мёртвого?
КАК ОНА ДОГАДАЛАСЬ?
— Это безобразие! Видите, закрыты глаза, опали надглазные бугорки.
ВОТ ТАК РАЗ!
— Мм-м… — сказал я. — Он действительно не шевелился, но я думал…
Телеев и Жаботинский смотрели на Лизу открыв рты.
— Найдите живого и рисуйте. Лучше всего подсмотрите его под водой. Нарисуйте его так, чтобы он шевелился даже в книге!
— Сдаюсь.
На катер пришёл Букин.
— Хорошо быть художником, — сказал он, взглянул на мои рисунки. — Что ни сделай, всё хвалят. В науке, у нас, брат, не так! Ухабы!
— Неизвестно, где их больше, — ответил я.
Спор
И мы поспорили, Я сказал:
— Художники — самые несчастные люди на земле. То рисуешь сказки — Бабу Ягу, то копёр, которым забивают сваи. А к чему настоящее твоё призвание, не знаешь. Или узнаешь, прожив полжизни. Вот один художник, говорят, двадцать лет ситец расписывал, горошинки на нём рисовал, а потом вдруг что-то ему стукнуло в голову, полез в горы, выбрал высокую скалу и давай на ней орла выбивать. Зубилом и молотком. Два года в люльке — знаете, в которой маляры работают, — висел. Еду ему в корзинке сверху со скалы спускали. Выбил орла, все посмотрели и ахнули — хороший орёл получился! Он сейчас же на другую гору. Вот так. А в науке всё ясно.
— Что ясно? — возмутился Букин.
— Над чем работать.
— Чепуха, — сказала Лиза. — Каждый учёный — узкий специалист. Попробуй угадай, чем всю жизнь заниматься? Одни занимаются глистами рыб, другие — двадцатиногими рачками. Третьи — движением кальмаров. Переучиваться некогда. Кто сразу правильно не выбрал, привыкнет и сидит, коптит небо.
— У нас приятель, — сказал Букин, — всю жизнь просидел на рыбьих хвостах. Далеко, шельмец, пошёл — доктор наук!
— Работать надо, а не менять темы, как ты, — сказала Лиза. — Впрочем, когда всё время хвосты да хвосты, тоже плохо…