— Но где же камни?
Этот вопрос мучил нас.
— Кажется, я знаю, — сказал наконец Веня. — Камни выветриваются. За миллион лет камень теряет до половины своего веса.
Марлен посмотрел на него уничтожающе.
И тут меня осенило.
А что, если…
Нет, не может быть! Слишком просто! Скажешь — засмеют.
И я промолчал.
Шпиль
На носу шхуны стоял шпиль — здоровенная чугунная тумба.
Она соединялась с мотором.
Когда нужно было вытащить якорь, капитан набрасывал на тумбу якорную цепь. Запускали мотор. Тумба, поскрипывая, начинала крутиться.
Цепь наматывалась на неё, якорь неторопливо и важно показывался из воды.
— Отличная машина! — говорил капитан и шлёпал ладонью по ржавой макушке шпиля. — Чёрта своротит!
Ночью Кая сушила на шпиле купальник.
Больше шпиль не интересовал никого.
Якорь
Каждый раз, на ночь, мы проверяли, как лежит якорь. Хорошо ли он зарылся в песок?
Однажды Веня, который нырял к якорю, вернулся обескураженный.
— Ничего не пойму, — сказал он, стянув с лица маску и разводя руками. — Вчера всё было в порядке, а сегодня якорь лежит поверх песка. Кто-то ВЫРЫЛ его.
— Это ещё что такое? — возмутился Марлен. — Дом с привидениями? Кто будет рыться на дне около нашего якоря?
— Морские духи, — сказал Дима.
— И всё-таки якорь вырыли, — настаивал Веня.
Дима сложил ладони лодочкой и пошевелил пальцами — это значило: ВОТ ДО ЧЕГО ДОВОДЯТ ДВАДЦАТИНОГИЕ!
Как Веня сочинил стихи
Я сидел, привалясь к мачте, и смотрел, как опускается в море солнце. Оно было похоже на лимон. Жёлтое и приплющенное.
Рядом со мной сидел Веня.
Он шевелил губами.
— Знаешь что, — сказал он, — я, кажется, сочинил стихи. Хорошие стихи: тум-туру-рум-тум, тум-туфу-рум-тум… Три строчки сочинил, а четвёртую не могу придумать.
— А ну прочти свои стихи! — сказал Марлен.
И Веня прочёл:
— Громко плакал и рыдал, — сказал Марлен. — Можешь не стараться, эти стихи я уже где-то читал… Ну и команда! Один ходит в панаме, вторая спит, есть свой Айвазовский. Не хватало Пушкина. А между прочим, время — двадцать ноль-ноль. Кто будет за тебя температуру воды измерять? Раки?..
20.00
Двадцать ноль-ноль — это восемь часов вечера. По-корабельному.
Я давно уже понял: на корабле всё не так, как на суше.
Пол называется палуба. Комната — каюта. Наш капитан вместо «ко́мпас» говорит «компа́с», вместо «маяки́» — «мая́ки».
Но путаннее всего — время.
Дома у меня на столе стоял будильник. На нём были числа от 1 до 12. Половина пятого была половина пятого. Стрелки я мог крутить, как хотел. Время подчинялось мне.
На «Тригле» всё оказалось не так.
В первый же день ко мне подсел капитан и объяснил, что время бывает:
судовое,
солнечное,
звёздное,
среднее.
И каждое — разное. Половина пятого — это может быть:
и 4.30,
и 16.30,
и 16.25,
и 23.10,
и всё, что угодно.
На корабле есть такие часы — хронометр. К ним нельзя прикасаться. Когда с хронометром нужно что-нибудь сделать, его выносят на берег и специальные люди колдуют над ним.
Время — это наука.
Я понял: время подчиняется учёным и морякам.
Тригла
Я часто думал: почему наша шхуна называется «Тригла»?
Три иглы?
Три угла?
В оркестре есть такой инструмент — триангль. Треугольник. Если по нему ударить палочкой, раздаётся звон: денн-н-нь…
Как-то утром мы решили половить рыбу. Я, Дима и капитан.
За борт на капроновых жилках были опущены крючки с наживкой.
Капитану повезло. Его жилку сразу потащило в сторону. Он дёрнул. Жилка задрожала. Неторопливо смотав её, он вытащил на палубу рыбу.
Замечательную рыбу. Пёструю, как птица, большеголовую, золотисто-бурую, с голубыми плавниками.
— Морской петух, — сказал капитан, — тригла.
Так вот оно что! Наша неказистая шхуна называется именем этой красавицы!