Старик ответил на приветствие, не узнавая.
— Здравствуй, дедушка. Как поживаешь? — промолвил неизвестный, подавая деду Фоме руку, и, не дожидаясь приглашения, сел на низкую трехногую табуретку. С каких еще пор к Качковым приходило много незнакомых людей, так что дед Фома не удивился и этому позднему гостю. Но другие входили все же как-то смущенно, неуверенно, а этот усатый вошел совсем непринужденно и расположился, как у себя дома. Кто же это? Дед Фома, заинтересовавшись, стал пристально его рассматривать… Было что-то знакомое и в походке его, и в том, как он стоял, и в рукопожатии, и в позе, в которой он сидел. А особенно был знаком голос. Старик замигал и посмотрел украдкой на сноху. Она стояла равнодушно в стороне. Только на губах ее играла чуть заметная лукавая улыбка. Вдруг старик вздрогнул и ударил себя по лбу:
— Томю! Ты ли это, внучек?
— Эге! — открыл объятия усатый. — Как же это ты сразу меня не узнал?
Дед и внук крепко обнялись и расцеловались.
— Разве тебя не ищут, милый? — понизив голос, спросил старик.
— Да кабы не искали, я бы середь дня пришел, — непринужденно и беззаботно ответил Томю.
— Но откуда ты? Что делаешь? — ласково взял его за локоть старик и опять усадил на табуретку.
— Откуда я пришел, чем занимаюсь и куда иду, об этом я не рассказываю, дедушка, — полушутливо ответил Томю, но старик тут же спохватился, поняв, с кем имеет дело.
— Правильно, милый. Я от радости совсем голову потерял, — смешался старик. — Ты меня прости.
— Ничего, дедушка, ничего, — поглядел на него Томю с любовью. — Спрос не беда. Грех был бы, если, б я сказал. Положение нынче такое…
— Правильно, милый, правильно, — пробормотал старик, плача от нежности.
— А дети спят, мама? — спросил Томю, поворачивая голову на крепкой шее.
— Спят, сынок. Уморились. Носятся день-деньской.
— Мне хочется на них посмотреть.
— А может, сперва покушаешь чего, а? — с ласковой заботой поглядела на него Манолица. — Ждать не надо, все готово, — прибавила она.
— Не буду есть, мама. Сыт. — Томю ласково поглядел на дедушку. — Я пришел ненадолго. У меня дело к дедушке.
— Как? Разве не переночуешь? И ко мне дело, говоришь? — выпучил глаза старик.
— К тебе, дедушка. Дело. И очень важное.
Старик внимательно поглядел на внука, но тот как будто не насмехался.
— Просьба у меня к тебе.
— Говори, милый.
— Сейчас скажу. Ты здоров?
Старик немного помолчал. Он все боялся, что Томю, может быть, шутит над ним.
— Для своих лет, слава богу, здоров, — твердо промолвил он.
— Вот что, дедушка, — пододвинул свою табуретку Томю и взял в свою крепкую руку сухую, морщинистую руку старика. — Ты говоришь — здоров? Но нынче ночью ты притворишься больным.
Старик посмотрел на него с удивлением.
— Что́ у тебя заболит, — продолжал внук, — кишечник там или желудок — это неважно. Но начнешь охать, корчиться, кричать. Мама сбегает к соседке, пошлет ее за тетей Тодой. Обязательно одну из соседок, чтоб утром по селу распространилось, что ты очень тяжело заболел и тебя отправили в город.
— А меня на самом деле повезут в город? — спросил старик, глядя на внука как завороженный.
— На самом деле, на самом деле! — кивнул Томю. — Вся штука в том, чтоб отправить тебя в город. Мама отвезет. Запряжет телегу и отвезет. Тебя укроют в телеге, и ты будешь лежать и стонать. Сейчас же, ночью же и поедете. Приедете к доктору Михайлову, около почты, мама знает. Постарайтесь до рассвета обязательно быть там. Доктор начнет тебя осматривать — ты его спросишь: «Есть надежда?» А он ответит: «Все зависит от нас». Тогда ты ему: «Вот он — я, а ты дай мне рецепт». Как только он даст, ты спрячешь за пазуху и повезешь обратно. А приедете домой, отдашь маме. Понятно?
— Понятно, — пересохшими губами, глухо промолвил взволнованный старик.
Томю повторил ему еще раз, что надо сказать доктору Михайлову.
— Теперь повтори ты! — потребовал Томю.
Старик повторил, только сделал маленькую ошибку.
— Еще раз.
Второй раз старик продекламировал пароль, словно вызубрил наизусть. Томю похвалил его и в знак благодарности пожал ему руку.