Иногда, оставшись один, дед Фома до того уходил в свои мысли о мощи России и о ее противниках, так увлекался спором с фашистами в корчме Мисиря, что начинал говорить вслух. Тогда Манолица останавливалась где-нибудь в углу, слушала со снисходительной улыбкой, потом бесшумно удалялась.
Весной в горах начал действовать партизанский отряд, к этому времени увеличившийся и лучше вооруженный. В него непрерывно притекали новые силы.
Однажды вечером два сельских сторожа видели, как Анго пишет на Вачовом фонтане, чтобы никто не давал ни зерна фашистскому болгарскому правительству, потому что оно отправляет хлеб в Германию, кормит гитлеровских убийц. Луна сияла, было светло, как днем, так что сторожа узнали Анго и кинулись его ловить. Анго вовремя их заметил, ловко отступил на два шага, быстро залег в какую-то яму и взвел курок своего блестящего «вальтера». Услыхав щелканье пистолета, сторожа замерли в десяти шагах от него. Он скомандовал им «руки вверх», а они стали просить его, чтоб не стрелял, и объяснять, что побежали за ним просто в шутку. Анго приказал им положить винтовки и стал считать до трех. Те покидали винтовки, как палки, на траву и пустились наутек. С двумя винтовками на плече и пистолетом у пояса Анго ушел в горы к партизанам.
Сторожа стакнулись, чтобы говорить, будто Анго их выследил и похитил у них оружие. Но, задержанные, они на допросе признались, что парень их обезоружил.
Полиция арестовала отца Анго. Арестовала и Запряна. Их продержали две недели за решеткой и отпустили. Но через несколько дней в село нахлынули полицейские в мундирах и в штатском, вместе с отрядом жандармов, и окружили все дома, где в семье были партизаны. В том числе и дом Запряна. Сперва обыскали всех членов семьи, даже детей. Потом перерыли все в доме и выгнали всю семью во двор. Объявили Запряну, что их высылают и разрешают им взять только ручной багаж. Запрян, пытаясь спасти, что можно, заявил, что отец его бежавшего внука отделен, хоть и живет под одной крышей с ними. Но подвел староста. Он сказал, что у них хозяйство общее, они вместе делают покупки, вместе работают и вместе едят. Вывели все семейство, с вещами в руках, на улицу. Вместе с испуганными ребятами потащилась и глухая баба Кева. Старуха не понимала, что происходит. Сообразила только, что надо идти с остальными.
Все село всколыхнулось. Люди высовывались из калиток, выбегали на улицу, внимательно и строго наблюдали за всем, что происходит возле домов партизан.
К семейству Запряна приставили одного молоденького полицейского, который старался не глядеть арестованным в глаза, словно стыдясь. Вдруг во двор вошел какой-то унтер-офицер в сопровождении нескольких жандармов.
— Что такое? — встрепенулся Запрян, но притих и опять сел.
Молодой полицейский поглядел на него равнодушно. Вскоре унтер-офицер вышел обратно. Когда он проходил мимо арестованных, Запрян шагнул ему навстречу.
— Вы мне дом хотите сжечь? — спросил он.
Унтер-офицер оглядел высокую, сухую фигуру этого усталого человека, словно стараясь в ней кого-то узнать, быстро взглянул на измученное лицо, но ничего не ответил, будто его ни о чем и не спрашивали.
Жандармы остановились у ворот, о чем-то перемолвились и стали приглядываться к дому.
— Чего они смотрят? — показал на них глазами Запрян.
Молодой полицейский пожал плечами.
— Зачем они пришли?
— По служебному делу, — тихо ответил полицейский.
— Чего им надо? Дом хотят поджечь?
— Не могу знать, — опять пожал плечами полицейский и огляделся по сторонам.
Видно, боялся, как бы не заметили, что он разговаривает с арестованным.
Женщины сидели на узлах и, как все, кто привык к невзгодам, уже как-то тупо смотрели вокруг. Только дети следили за всем происходящим широко раскрытыми глазами. Они смотрели с тем выражением интереса и растерянности, с каким смотрят дети, заснувшие в одном месте, а проснувшиеся совсем в другом, незнакомом. Никто не плакал. Только баба Кева время от времени тихонько корила себя за то, что еще жива.
Запрян знал, что их сошлют в какой-нибудь далекий, глухой край Болгарии, так как три семейства из их села уже были сосланы в Кырджалийскую область. Говорили также, что где-то сожгли дома партизан. А его дом тоже сожгут?.. И чего их еще держат здесь? Может быть, будут держать, пока не сгорят ихние дома, а потом угонят. Так делали для устрашения и в назидание всем крестьянам.
На улице появились два молодых жандармских офицерика, щеголеватые, подтянутые, туго перепоясанные. У них был какой-то полубоевой, полупарадный вид, и они этим явно рисовались… Офицерики вошли во двор, пробыли там всего несколько минут, потом вышли на улицу и зашагали дальше. После этого во двор вошли несколько человек, и среди них — староста. Вел их молодой капитан. Они тоже побыли во дворе минут десять, потолковали там с полицейскими и тоже пошли дальше.