Запрян глядел с тревогой и любопытством. Он ждал, с какого края прежде всего займется его дом. И невольно перебирал в уме все предметы домашнего обихода, такие нужные в хозяйстве, но которые нельзя вынести. В конце концов он со вздохом сказал себе: «Эх, лишь бы Анго был жив, а дом построим новый и скарб приобретем!»
Но вместо язычков огня на крыше появились несколько полицейских. Они встали во весь рост, словно для того, чтоб все их видели, потом устроились поудобнее и начали разбивать черепицу топорами. С треском посыпались черепичные осколки. Побив всю черепицу, они пошли о топорами на деревянные части. Над оголенной и исщербленной кровлей одиноко и странно остался торчать только кирпичный дымоход…
В это время показался дед Фома. Он шел быстро, прихрамывая на левую ногу. За ним оставался легкий пыльный след. Маленькое личико его сморщено, брови сдвинуты, гневный взгляд устремлен вперед. Старик не смотрел по сторонам, не обращал внимания на встречных, не здоровался и не отвечал на поклоны. Мужчины и женщины, повыходившие на улицу или глядевшие от ворот, знали, отчего дед Фома спешит не по силам, и смотрели на него с любопытством. Старик направился к двору зятя, но его остановил полицейский.
— Назад! — послышался окрик.
Полицейский был уверен, что старик испугается и повернет обратно. Но тот поглядел на него свирепо.
— В чем дело? Что тут такое? — властно спросил он, дрожа от негодования.
Полицейский, стоявший сначала посреди ворот как пень, глядя на старика равнодушно, тут встрепенулся и тоже ощерился. Дед Фома опять хотел было войти, но на этот раз полицейский грубо оттолкнул его.
— Нельзя! — раздраженно сказал он, как человек, не привыкший к противоречиям в подобных случаях.
— Почему такое? — огрызнулся старик, повернувшись к нему так воинственно и грозно, что получилось даже смешно.
— Есть приказ! — ответил все так же сухо и раздраженно полицейский.
— Какой приказ? Чей приказ? — продолжал напирать дед Фома. — Я иду к своим, к зятю своему.
Запрян, наблюдавший за стариком, был поражен его смелостью и упорством. Понимая, что и деда Фому могут тоже забрать, он окликнул его, и тот удивленно обернулся. Один из соседей сообщил старику, что Запрян арестован. Деда Фому это сообщение привело в бешенство, но он все же полагал, что это обыкновенный арест, — в доме все перероют и двор весь изнюхают, как легавые. И старик решил пойти туда и при всех полицейских и сыщиках схватиться с начальством, — чего, мол, покоя людям не даете, работать мешаете?
— Что тут делается? — увидел дед Фома сваленный на улице багаж, — Что это за Погром?
Ответа не было.
Дед Фома медленно подошел к Запряну, нервно озираясь, словно не веря своим глазам.
— Что вы делаете здесь на улице, Запрян? — продолжал он, глядя с изумлением и негодованием на женщин и детей, восседающих на узлах, в покорном ожидании дальнейших распоряжений полицейского начальства.
Запрян молча пожал плечами и указал кивком головы на свою семью.
Молодой полицейский подошел к старику. Но так как тот знать его не хотел и как будто даже его не видел, он взял его за рукав.
— Назад, дед, назад! — промолвил он, желая убедить старика, не сердя его еще больше.
— Почему такое? — угрожающе поднял дед Фома свою маленькую голову, словно видя его впервые. — Дворы позанимали, а теперь и на улице прохода от вас нет? Жандармы турецкие! — И, взглянув искоса на молодого полицейского, прибавил: — Прочь с дороги!
— Чего тебе, дед? — рассердился тот, однако стараясь еще держаться спокойно и вежливо.
— Детей своих видеть хочу, понятно? — продолжал наскакивать дед Фома.
Запрян подбежал к старику и осторожно удержал его.
— Не ссорься с ним! — ласково, но внушительно сказал он. — Ему так приказано. Это от него не зависит.
— Да какое ему дело? Чего он лезет? — сурово промолвил старик, но было ясно, что вмешательство Запряна усмирило его. — Я ведь вас не съем. Повидаться хотел только…
Наблюдавшие издали с нетерпением ждали, чем кончится столкновение деда Фомы с полицейским. К полной неожиданности для всех, полицейский уступил, и старик подошел к дочери, которая сидела на самом большом узле, холодно глядя прямо перед собой. Старик совсем утих. Он даже был горд своей победой, но, узнав о разрушении Запрянова крова, сверкнул глазами и поднял правую руку для проклятья. Мгновение дед Фома не мог произнести ни слова, — только худая рука его дрожала в воздухе. Потом он завопил не своим голосом, надломленным и пискливым: