— Борьба еще не кончена, — сказал он.
Манолица не обратила внимания на эти слова, но дед Фома запомнил их. Да, борьба не кончена. И в этой борьбе участвуют и Томю, и Анго, и Коста! Но где же они? Живы ли, здоровы ли?
Пока старик был доволен тем, что вернулись живыми и здоровыми Запряновы и принялись быстро восстанавливать свой дом и хозяйство. Даже баба Кева вернулась в село, и на нее теперь смотрели как на героя. Что ей ни скажешь, о чем ни спросишь, она отвечала одно и то же: «Слава богу, не померла, хоть мир посмотрела. Три дня и три ночи машина нас везла, а до края Болгарии все равно не доехали. Болгария-то, оказалось, вон какая большая». Дети толпились вокруг нее, слушали, хлопали в ладоши, покатывались со смеху.
Восьмого сентября, к вечеру, село окружил партизанский отряд и осторожно вступил в него со всех сторон. Удар партизан был такой неожиданный, и они так быстро захватили участок, что полицейские не успели даже взяться за кобуры своих пистолетов. Вслед за тем партизаны заняли и общинное управление. Арестовали всех полицейских, задержали старосту, Тодора Гатева и Панко Помощника. Искали Килева, но не нашли. Он куда-то скрылся.
— Далеко не убежит, — сказал командир отряда Маринчо Ганчев.
В эту ночь дед Фома не смыкая глаз. Он думал, что и теперь освобождение произойдет точь-в-точь, как в 1877—1878 годах. Он представлял себе, что фашисты куда-то отойдут и на их место придут русские солдаты, как они пришли в 1877 году после отхода турок. А вот теперь в села входят и занимают их партизанские отряды. Но конец ли это поганого правления? Завтра, наверно, начнутся бои…
И дед Фома высчитывал, через сколько времени в околийском управлении узнают о занятии села партизанами, через сколько времени пришлют войска и полицию и когда — самое позднее — начнется битва. «Теперь уж сожгут все село, — думал дед Фома. — И много народу погибнет». Но пропели первые петухи, пропели вторые, забрезжил рассвет, а из города ни войск, ни полиции.
Утром радио сообщило, что прежняя власть свергнута и что есть уже новое, народное правительство. Тут уж нельзя было не верить. Дед Фома вздохнул с облегчением.
— Слава тебе господи, дожил! — промолвил он.
Манолица поглядела на него и сдержанно улыбнулась. Почему она так улыбается? Да, он догадался и замолчал.
На площадь перед школой сбежалось все село. Люди жали партизанам руки, целовались, обнимались, водили хороводы и плясали рученицу. Перед началом митинга появилось еще четверо партизан. Среди них — Анго. Он был в летней солдатской гимнастерке, добела выгоревшей от солнца, с расстегнутым воротом и высоко завернутыми рукавами. Возмужавший, серьезный, с загорелым и обветренным лицом. За плечами у него была длинная винтовка с обитым прикладом. Помимо патронташа, висевшею через плечо в виде ленты, на поясе у него болталась яйцевидная граната с бороздками, которую он взял «взаймы» у товарища, чтоб показаться на селе. На митинге выступил Маринчо Ганчев. Он говорил только десять минут, но речь его была пламенная, убедительная. Он закончил ее, подняв кулак, словами:
— Смерть фашизму, свободу народу!
— Смерть фашизму, свободу народу! — грянуло, как эхо исполинского голоса, и прокатилось по всему селу.
Плача от волнения и счастья, присутствовал на митинге и дед Фома. Он долго обнимал и целовал Анго, долго любовался им. Радовался на этих молодых, обожженных солнцем и ветром парней и только мигал часто-часто, чтоб удержаться от слез. И спрашивал себя: «Откуда набежало столько народу? Кто сдерживал до сих пор эту силу?»
Старик глядел и думал: «Слава богу, что довелось дожить, самому увидеть! Слава богу!»
Дед Фома и Манолица ушли домой обедать. Сев за стол, они переглянулись. И поняли друг друга. До сих пор все идет прекрасно. Манол и Анго здесь. Народ свободен и веселится. Но где Томю и Коста? Живы они или пали в борьбе? Вернутся ли, дадут ли о себе весточку, или придет сообщение, что убиты?..
Манолица сердилась на Манола. Он тоже как в воду канул. Вон он, околийский центр, рукой подать, а Манол и в ус себе не дует, ничего не сообщает о ребятах.
Она постаралась проглотить несколько кусков, но не могла. И чтобы дед Фома не заметил, стала делать вид, будто старается накормить детей, хоть они, как всегда, ели быстро и с аппетитом. Старик, как и сноха, тоже насильно глотал пищу, но старался, чтобы она не заметила. Он думал о том, какую весть принесет им сегодняшний день. Радостная ли будет она? Увидит ли он внуков целыми и невредимыми? И где пропадает Манол?