Вот уже три дня она плакала, злилась, часами не выходила из комнаты, даже за стол не садилась. В доме будто был покойник. Старик виновато молчал, отдувался и думал. Вначале он собирался послать с повозкой Грозю, но раздумал. Грозю был своенравный, буйный парень, он мог вспылить из-за малейшей обиды и… турки повесили бы его на первом дереве. Гатю же давно остепенился и отличался терпеливым, уступчивым характером. Старик просил, чтобы послали его, а не сына, но турецкий офицер, присланный в село, отказал. Зачем же сноха так надулась, будто отец провинился?
Гатювица поздоровалась с деверями, спросила о житье-бытье и, скрестив руки на груди, отошла к двери. Она понятия не имела, куда поехал муж, но ей казалось, что он непременно пройдет через Чирпан, потому что в доме часто говорили о турецких войсках и обозах, проходящих через Чирпан на поля сражений. Когда она услышала, что пришли братья, она тут же хотела выйти к ним, но ребенок, которому еще не исполнилось и года, проснулся и засопел. Она притихла, чтобы дать ему заснуть, но ребенок беспокойно заворочался и наконец расплакался. Лишь когда он снова заснул, она выбралась из-под одеяла и вышла в соседнюю комнату.
— Вы случайно Гатю не встречали? — обратилась она к Димитру, а затем глянула и на Гочо.
Братья удивленно пожали плечами, и в комнате наступила тишина. Только лучина в очаге протрещала раз-другой, стрельнув искрами в сторону столика.
— Где его там встретишь! — уныло пробормотал отец.
— Ты же сам говорил, что все возчики проезжают через Чирпан?
— Не я, а дядя Гого говорил! — напомнил отец. — Он староста, ему виднее…
— Через Чирпан много обозов проезжает, — заметил Димитр. — Может, и Гатю проехал, но откуда нам знать.
— Если б проехал, сам бы нас нашел, — пояснил Гочо, надеясь успокоить сноху, чтобы напрасно их не винила, и для убедительности добавил: — Ведь он знает, где мы работаем…
— Оставил меня так… с четырьмя детишками… — Гатювица закрыла уголком шали лицо и расплакалась.
Домашние украдкой поглядывали на нее, не зная, что сказать.
— С чего ты разревелась, сноха? — и ласково и сердито сказал свекор. — Ездили люди, вернулись живые-здоровые. Они далеко от огня, ничего им не сделается… А детишки не на дороге брошены, смотрим за ними… Эх ты!
— А может, так и к лучшему, — промолвила мать, лишь бы что-нибудь в утешение.
— Что верно, то верно, — подхватил отец. — Теперь никто не знает, где лучше… Возчики сейчас на царской службе, никто их пальцем не посмеет тронуть.
Сноха шмыгнула несколько раз носом, отерла глаза, повернулась и, тихо ступая босыми, потрескавшимися ногами, ушла к детям. «Легко вам говорить, — думала она, — вы-то дома…»
Мать тяжело вздохнула и опустила голову. Она тоже хотела, чтобы с подводой поехал муж, а не сын. И хотя муж объяснил ей, почему так вышло, в ее взглядах, в ее поведении таился скрытый, горький упрек.
Отец улучил момент и объяснил сыновьям, почему поехал не он, а Гатю.
— Они подбирают людей помоложе, — сказал он, словно продолжая старый разговор. — Я хотел поехать, но турецкий офицер, который околачивается здесь, — то ли билюкбашия[3], то ли бинбашия[4], я не знаю, — не одобрил. Ты, говорит, сиди дома, эта работа не для стариков… И не взял… Дядя Гого только выполняет приказы, сейчас турки так рассвирепели, что за пустяк запросто вздернут… Если бы слушали дядю Гого, он послал бы меня. Но его никто и в грош не ставит.
Мать сказала сыновьям, что пора спать. Димитр сидел задумавшись. Хотя он и не упрекал отца за то, что тот послал брата возить боеприпасы туркам, но был этим недоволен.
Мать расстелила ветхий половик рядом с ковриком, положила сверху тонкий тюфяк и достала откуда-то новую рогожу.
— Укладывайтесь! — сказала она, собираясь уходить.
В это время со стороны речки прогремели выстрелы. Все вздрогнули и переглянулись. Никто не имел ясного представления о ходе боев и о расположении русских и турецких войск, и поэтому все село каждую минуту ожидало своих освободителей.
Люди были так запуганы и угнетены, что никто не смел спросить, докуда дошли русские и почему они медлят. Да и никто этого не знал — лишь немногие выходили за пределы села. Только однажды старый учитель Тахчиев, показывая на голубоватые очертания Стара-Планины, сказал, что там сейчас идут бои.