Когда выяснилось, что английский премьер полетел в Мюнхен, чтобы выдать маленькую Чехословацкую республику Германии, ошеломленный Уэстон сказал:
— Он хочет повернуть военную машину гитлеровцев против Советского Союза. Не следует удивляться, если Советский Союз, руководимый трезво мыслящими и сильными политиками, в целях самозащиты договорится в той или иной форме с Германией.
Помолчав немного, немецкий историк сказал с тем спокойствием отчаяния, какое ощущает человек при мысли о том, что все потеряно:
— Это — конец. Их капитуляцию нельзя понять.
Уэстон выключил радио.
— Клика, интересы которой защищает премьер, — это отнюдь не вся Англия. И мир не подчинится Германии. Плохо только, что политика премьера будет стоить жизни многим миллионам людей.
Матильда, никогда не предполагавшая, что Уэстон может прийти в такое волнение — он буквально дрожал от негодования, — поставила на стол рюмки для виски и, охваченная страхом и мрачными предчувствиями, пошла к Барбаре. Барбара стояла на коленках в кресле и писала.
Вьющаяся прядка волос упала девочке на лицо, коснувшись ее плотно сжатых губ. Не поднимая головы, она спросила:
— Мама, как, собственно говоря, пишется слово «аминь» — с двумя «м» или с одним?
Барбаре исполнилось пять лет.
В последние годы Матильда не раз возвращалась к тому, о чем думала за несколько часов до родов. «Трудно поверить, что мой ребенок за короткое время выучит язык, созданный людьми за много миллионов лет».
— «Аминь», собственно говоря, пишется с одним «м», — весело сказала Матильда, склоняясь над листком бумаги, на котором Барбара пятьдесят раз вывела слово «аминь».
— Тогда я могу стереть резинкой лишнее «м». Знаешь, мама, я, собственно говоря, очень люблю стирать резинкой.
Вот уже несколько недель, как слова «собственно говоря» привязались к девочке; она без конца повторяла их, часто невпопад.
Накануне Барбара попросила у матери ножницы. Ей, мол, надо вырезывать картинки. Ножницы ей просто необходимы.
— Я с удовольствием подарила бы тебе маленькие ножницы, — сказала Матильда. — но боюсь, как бы ты не порезала себе пальцы.
Целую минуту Барбара молча шла между Уэстоном и Матильдой, потом она заявила:
— Скажи, мама, а как я могу доказать тебе, собственно говоря, что не порежусь ножницами, если ты их не купишь мне?
— Придется подарить ей ножницы, — сказал Уэстон, сраженный логикой дочери.
Перед своим бегством из Германии немецкий историк получил орден Почетного легиона за труд о Франции, кроме того, он состоял почетным членом Французского исторического общества. Теперь он надумал поехать в Париж, надеясь, что ему дадут возможность читать лекции в Сорбонне.
Летом 1939 года Барбара пошла в школу. То было время, когда сотни тысяч людей либо вынужденно, либо добровольно покидали Европу, охваченную военной лихорадкой. Вот уже три года, как Уэстон работал над последним, самым обширным томом истории Англии, работал сверх сил, подгоняемый страхом, что книга, для которой он уже в двадцать шесть лет начал собирать материалы, останется незавершенной, если он не завершит ее немедленно.
Личная жизнь людей во всей Европе была омрачена и отодвинута на задний план надвигавшейся военной грозой, приближение которой предчувствовал каждый. В тот день, когда Англия обещала помочь Польше в случае нападения на нее Германии, Уэстон и Матильда обедали на кухне.
Мария сказала:
— У нас пошли бы сражаться все, кто только может держать винтовку, — старики, женщины и желторотые юнцы.
Наступила последняя неделя мирной жизни. Матильда ни о чем не спрашивала Уэстона. Им обоим было ясно, как он поступит. В своем доме, который они с такой любовью устраивали на долгие годы, они теперь чувствовали себя лишь временными жильцами, так же, впрочем, как и люди во всей Европе. Но к обеду еще накрывали на стол, Уэстон и Матильда садились друг против друга, на сад опускался вечер. Однако призрак войны бродил по земле днем и ночью, обесценивая все то хорошее, из чего слагается жизнь людей. Тревога ни на минуту не покидала Матильду, хотя она храбро старалась ее скрыть.
Однажды вечером Уэстон и Матильда ходили рука об руку по саду, птицы уже спали.
— По-моему, самое лучшее, если вы с Барбарой останетесь здесь, в Швейцарии. Швейцарию, быть может, и на этот раз минует война. А ты как считаешь?
Матильда, почувствовавшая, что Уэстон пришел к этому решению после долгих раздумий, спокойно ответила, гораздо спокойнее, чем было у нее на душе: