Час тянулся целую вечность. «Если я засну, то погибну. Это вполне логично. Логично и то, что говорила Барбара: «Если ты не купишь мне ножницы, мама, как я могу доказать тебе, что не порежусь». Но разве можно лежать в горячей воде и не заснуть? Нужно открыть кран с холодной водой». А потом на глаза Уэстона надвинулась темная завеса. Только голова его пылала в непроницаемой тьме.
Что-то большое и черное приближалось к нему. Но сам он вновь полетел куда-то вниз. Теперь темный предмет маячил высоко над ним на самом гребне волны. Донеслись голоса. Кто-то крикнул: «There he is».[3] Уэстон почувствовал, что его вытаскивают из воды, и его объял долгожданный прохладный сон.
Когда Уэстона подобрали, он потерял сознание. На ногах, на шее и на лице у него были ожоги. Голова походила на голый шар. На ногах висели клочья обгоревших брюк.
Только губы и веки каким-то чудом уцелели. Не прошло и трех недель, как Уэстона выписали из лондонского госпиталя.
Девятого мая Матильда получила письмо с пометкой «Срочно» и с французскими марками на конверте. Уэстон сообщал жене, что его направили в Париж и что он ждет нового назначения. В то время английские солдаты на улицах Парижа не были редкостью.
Ответное письмо Матильды Уэстону пришло обратно: граница была закрыта. Немецкие армии уже вступили в Голландию и в Бельгию.
Через несколько недель они подошли к воротам Парижа. Сотни тысяч беженцев — голландцы и бельгийцы, дети и старики — непрерывным потоком двигались по дорогам. Французские крестьяне ехали на телегах, запряженных лошадьми или волами и доверху нагруженных домашним скарбом. Сотни тысяч парижан уже покинули город. Сотни тысяч пытались бежать, но не могли, так как железнодорожное сообщение было прервано, а бензина не хватало. Магазины, кафе и рестораны закрылись. На Париж словно нашел столбняк. Растерянные люди с печатью обреченности на лицах стояли у дверей домов или выглядывали из окон своих квартир.
В городе не осталось никого, кто мог бы сказать Уэстону, что ему делать дальше. Для него, как и для всех, впрочем, действовал лишь один закон: спасайся как можешь.
Тщательно изучив карту, Уэстон решил бежать в Бретань. Он надеялся, что попадет оттуда в Англию, если какой-нибудь рыбак согласится перевезти его через канал. Деньги у него были.
Двенадцатого июня, переодевшись в штатское, Уэстон ушел из Парижа. Даже в ста километрах от города все дороги были забиты беженцами, и только девятнадцатого июня он окольными путями пешком добрался до маленькой рыбачьей пристани Гильвинек, на побережье Бретани.
Однако немецкие моторизованные части, которые после сдачи Парижа двигались, не встречая сопротивления, в том же направлении, что и Уэстон, и по тем же главным дорогам, опередили англичанина, — большая часть побережья оказалась оккупированной.
Усталый, немытый Уэстон, мучимый жаждой, сидел под палящим солнцем на мелком белом песке среди дюн. Из Парижа он захватил лишь самое необходимое. Но пока Уэстон шел, его кожаный чемоданчик словно по волшебству все больше наливался свинцом. После долгого утомительного пути Уэстон оставил его на обочине дороги по соседству с другими чемоданами, узлами и пишущими машинками, брошенными беженцами. На миг ему показалось, что он освободился от добрых полцентнера свинца, оклеенного рекламными ярлыками отелей всех столиц мира. Теперь весь его багаж состоял из зубной щетки.
Вдали из-за деревьев выглядывал каменный домик. Там начинался Гильвинек. У пристани, вдававшейся в море полукругом, стояло несколько моторных катеров водоизмещением не больше тридцати тонн каждый. Уэстон начал прикидывать. Взглянув на тихую гладь моря, убегавшую к берегам Англии, он решил, что даже при самом медленном ходе катер за двадцать часов доберется до Фолмута.
Рубашка Уэстона взмокла от пота, по его лицу, обросшему щетиной, пот катился градом. Позади Уэстона на песчаном холме рос жесткий кустарник, отбрасывавший узкую полоску тени. Англичанин растянулся в тени и смежил веки. Над ним было голубое, как шелк, небо. Матильда принесла ему кувшин воды из родника возле их сторожки в лесу. На ней было серебристое вечернее платье. «Вот почему вода такая прохладная», — сказал Уэстон и опять припал к кувшину. Матильда сбросила серебристое платье и вошла в лесное озеро. Уэстон поплыл вслед за серебристым платьем, которое она тянула за собой. Но бурные волны океана все время отбрасывали его назад. Серебристая полоска исчезла.