Крестьянин ехал впереди них на своем велосипеде. Не меняя темпа и ни разу не сбившись, он петлял по проселочным дорогам и малоприметным лесным тропкам. Около полудня крестьянин соскочил с велосипеда. Вдали виднелась высокая железнодорожная насыпь.
Больше часа он вел беглецов напрямик, без всяких дорог, по равнине, поросшей мхом и дикими травами; потом они миновали глубокое русло высохшего ручья и наконец, пройдя через свекловичное поле, очутились у калитки крошечного садика железнодорожного обходчика среди густых зарослей самшита.
Толстяк в расстегнутой рубашке с потной грудью, улыбаясь, говорил что-то миловидной жене обходчика. Проходя по садику, крестьянин молча приложил палец к шапке. Потом он провел беглецов через рельсы, показал им, в каком направлении идти, и пожелал удачи. Оглянувшись, путники увидели, что он снова пробирается через свекловичное поле, ведя перед собой велосипед. После этого они скрылись в кустах. Толстяк и жена обходчика опять остались вдвоем.
Теперь беглецы приближались к одной из самых плодородных и живописных местностей Франции. Но для них эта обширная долина, где черноземные поля напоминали тщательно возделанные садовые грядки, была лишь очередным отрезком пути, который следовало как можно быстрей преодолеть. Много часов ехали они через огромные леса, не замечая той особенной тишины, какая в них царила; с безучастными лицами проносились мимо старинных замков — знаменитых французских памятников архитектуры, — не удостаивая их даже взглядом, словно это были просто груды камней. Заночевали они в конюшне, где стояла старая белая лошадь, всю ночь топтавшаяся в своем стойле, и назавтра, в знойный полдень, добрались наконец до Луары.
На противоположном берегу, на расстоянии тридцати километров от реки, проходила граница между оккупированной и неоккупированной территорией Франции. Через эту невидимую тюремную решетку, перерезавшую всю страну, беглецам предстояло перейти — в каком месте, они еще сами не знали.
В районе Луары шли бои незадолго до капитуляции. Все мосты были взорваны, а понтонный мост охраняли немцы и французская полиция. Без пропуска переправиться через реку было невозможно. Река служила нацистам естественным рубежом; благодаря ей они с легкостью могли помешать переходу на неоккупированную территорию.
Но и миновать реку нельзя было: перед друзьями расстилалась широкая водная гладь, и ее необходимо было преодолеть на глазах у нацистов, которые неусыпно охраняли каждый клочок берега.
Путники спрятались за пыльной самшитовой изгородью на дороге — она шла параллельно реке; их охватило то же чувство безнадежности, что и много дней назад в каменном сарае в Гильвинеке. Наконец Уэстон сказал:
— Нужно перебраться через реку вплавь. Правда, придется бросить велосипеды и на том берегу опять идти пешком.
Они обсудили все трудности. Течение было очень быстрое, оно отнесет их далеко в сторону. Плыть ночью, да к тому же в одежде и в обуви, очень опасно, а тут еще повсюду немцы.
Некоторое время австриец прислушивался к их разговору, улыбаясь с таким изумлением, словно это был разговор умалишенных. Потом он сказал:
— Не могу же я по щучьему велению научиться плавать.
Больше путники не возвращались к этой теме. Разговор прекратился.
Мимо них по дороге промчалось моторизованное подразделение, а вскоре у живой изгороди остановились на несколько секунд два немецких офицера и, к удивлению четырех беглецов, также заговорили об Англии. Один из них заявил, что разбить Англию будет трудным делом, он, мол, знает эту страну. Офицеры пошли дальше, но вскоре опять замедлили шаг, оживленно беседуя.
Берега Луары густо населены, а в то время не только в городах, но и в деревнях были расквартированы немцы. Немцы встречались повсюду. Тем не менее Уэстон решил зайти в какое-нибудь бистро, ведь только местные жители знают, как и где можно переправиться через реку.
В углу у окна за круглым столиком, освещенным солнцем, сидели три немецких солдата — загорелые молодые парни — и преспокойно потягивали пиво. Один из них, откинувшись назад, покачивался на стуле и тихо насвистывал. В этом углу было весьма уютно.
У стойки сидел рабочий без пиджака в одной синей шерстяной фуфайке. Хозяин, не вынимая из уголка рта сигареты, подвинул Уэстону, усевшемуся рядом с рабочим, стакан кофе, в котором торчала чайная ложечка.