— Да так, что-то женское.
— Ах!.. А за вами кто-нибудь смотрит? А то я мог бы присматривать за вами. Это было бы чудесно, верно? Я, конечно, имею в виду — чудесно для меня. — Тут он еще раз увидел слабую улыбку на ее губах, но улыбка эта исчезла так же быстро, как и появилась.
Квартира ее оказалась в Халензее. Лиза с трудом поднималась по лестнице. Михаэль, почувствовавший себя с некоторых пор равным Бетховену и Гете, не сомневался ни одной секунды, что Лиза станет его женой. В многочасовой беседе он выполол из сада все сорняки. В полночь Лиза, у которой не хватило бы духу выгнать на улицу даже бездомного громилу, указала ему на диванчик и сказала:
— Можете здесь лечь, если желаете. — Он пожелал.
На другой день Михаэль снял в Халензее меблированную комнату, в двух шагах от Лизиного дома. Это была комната в нижнем этаже с отдельным входом. Он написал Лизе: «Решай. Если ты хочешь меня на всю жизнь, приходи ко мне завтра в четыре». У продавца цветов он на двадцать пфеннигов купил роз.
Она пришла. Она боязливо сжала губы. Он сказал: «Хозяйка глухая». Хозяйка и в самом деле была глухая, и он не помнил себя от радости.
Лизе было двадцать восемь — столько же, сколько ему, но тому Михаэлю, который отбросил одеяло и осыпал белую простыню багряными лепестками роз, было бесспорно на десять лет меньше.
Четыре недели спустя они поженились. Свидетелями были Рёрен и его бледная жена. Михаэль надел короткие спортивные штаны и чулки до колен. Чиновник же непременно хотел выдать Лизу за свидетеля Рёрена, облаченного в элегантную визитку и полосатые брюки. Пообедали все четверо в пыльном садике ресторана на Савиньиплац — свадебный обед обошелся в одну марку десять пфеннигов с персоны. Михаэль уплатил за обед пять марок, которые он занял по пути в мэрию у своего свидетеля Рёрена.
Перед Первой мировой войной в западной части Берлина были сотни новых домов и куда больше новых квартир, чем съемщиков. Поэтому не стоило никакого труда снять так называемую квартиру на подсушке, за которую три месяца ничего не надо было платить. Когда сырость стен исчезала, успев наделить жильцов ревматизмом, приходилось или платить, или выезжать.
Свою квартиру «на подсушке» и со всеми удобствами Лиза и Михаэль обставили очень красивой мебелью, приобретенной в рассрочку — восемь марок в месяц. К великому ужасу домовладельца, Михаэль велел клеить наизнанку обои крикливой расцветки — получился ровный и очень приятный бледно-лиловый цвет. Полы были выкрашены в светло-серый цвет. Рядом со спальней Лизы, обставленной белой лакированной мебелью, — находилась ванная комната, ванна была наполовину вделана в пол, стены — облицованы кафельными плитками, все белое, все ослепительно блестящее. На полу даже можно было обедать, когда случалась еда или деньги, чтобы купить чего-нибудь съестного. На последние, как всегда, тридцать пфеннигов от матери Михаэль приобрел хвойный экстракт для первой Лизиной ванны в новой квартире.
Как-то вечером он подошел к Лизиной постели и сказал:
— А я пишу роман, — и невольно прижал к груди кончики пальцев, словно это тяжесть заставляла его писать роман. Длинные ресницы Лизы затрепетали.
— Пишешь роман?
Но она видела, что Михаэль весь зажегся этой мыслью и только старается казаться спокойным и выдержанным. Ей не хотелось засыпать золой пылающий в нем огонь. Все равно его не остановишь. Он не такой. К сожалению, он должен на собственном опыте убедиться, что нельзя вот так просто сесть и написать роман. И это будет для него тяжелым разочарованием. Впрочем, что можно у него знать заранее? Что можно знать? Это же настоящий сгусток энергии. И она осторожно ответила:
— Ну что ж, попробуй.
Лиза была умная женщина, и она любила Михаэля.
Мучившее его с некоторых пор желание стать писателем и высказать все, что наболело, осуществилось ночью, во сне. Во сне он написал на вюрцбургском небе весь свой роман — все, что он пережил в школе. Небо над Вюрцбургом было покрыто каракулями и потемнело от чернил, чернила слились в огромную тучу, из нее ударили тысячи молний и разрушили Вюрцбург. Весь Вюрцбург вместе с учителем Дюрром был охвачен пламенем. Но зато исчезла тяжесть в груди. А газеты не печатали даже объявлений — все место с первой до последней строчки заняли отклики на сенсационный пламенный роман Михаэля.
Когда обставляли комнату, не хватило стола для кабинета Михаэля. Знакомый журналист подарил ему старый дубовый стол; резные ножки стола подломились в самом верху, были склеены, опять сломались, потом их связали бечевкой — все четыре. Квадратный стол очень хорошо пришелся в угол, справа, и спереди его подперли стены. Слева от стола было окно. Но через окно слишком давал себя знать окружающий внешний мир, и Михаэль прикрепил кнопками к левому краю стола картонный экран.