Чтобы как-нибудь разогнать скуку, Михаэль каждый день после обеда выпивал за пять центов чашку кофе в аптеке против студии. Посетителей обслуживали три в меру надушенные, потрясающе естественно подкрашенные и похожие на кукол девицы, их шелковистые светлые волосы ровными ангельскими локонами падали на плечи. Обворожительно улыбаясь заученной улыбкой, одна из вертлявых ангелоподобных куколок — Михаэль ни разу не мог разобрать, какая именно, — получала от него пять центов.
Возле левой стены открытой кухни, которая во всех деталях была видна из зала, висело шесть сверкающих аппаратов — никелированных цилиндров полуметровой высоты, все цилиндры были окружены стеклянными трубками, по которым циркулировала красная и зеленая жидкость. Когда облаченный в ослепительно белое одеяние шеф-повар нажимал на кнопки и рычаги, из шести никелированных цилиндров в стакан брызгали разноцветные ингредиенты, тягучие и жидкие. На переднем плане стояла ослепительно сверкающая электрическая плита и ослепительно сверкающая газовая плита с шестью горелками.
*
Однажды Михаэль заказал себе горячее молоко, потому что у него болело горло. Ангелочек огорченно ответил ему, что молочная машина, к сожалению, испортилась. Когда Михаэль спросил, нельзя ли вскипятить молоко на газе, безжизненно красивое кукольное личико впервые обнаружило признаки жизни — так ошеломило девушку предположение Михаэля, будто молоко можно вскипятить вместо специальной машины просто на газовой плите. Она молча покачала головой, не переставая удивляться этому безумному европейцу, потом подошла к зеркалу и показала себе самой два ослепительных полукружия зубов.
Еще через пять недель Михаэль получил наконец задание написать сценарий по американскому роману «Сигнал тревоги». Братья Уорнер приобрели за большую сумму право экранизации. Этот роман был старожилом на студии. Михаэль знал, что немало высокооплачиваемых писателей уже успело написать до полудюжины никуда не годных сценариев, потому что мало-мальски годный сценарий из этого романа вообще нельзя было сделать. Уже по улыбке курьера, который принес ему роман и кипу старых сценариев, Михаэль догадался, что относиться всерьез к этому поручению не следует. Дирекция явно принимала меры, чтобы Михаэль не умер в своем бюро от скуки. Зная все это, он не мог, конечно, испытывать большого интереса к новой работе. Все же он взялся за нее.
В это тяжелое время Михаэлю очень помогала уверенность, что до октября 1941 года он будет еженедельно получать по сто долларов. Он с благодарностью принимал каждый стодолларовый чек, а сам тем временем работал над своим романом. Генрих Манн, чей кабинет находился как раз напротив, признался ему, что и он совершает такое же преступление. Большой писатель, аристократ духа, создавший уже великие произведения, должен был на семьдесят седьмом году жизни точно так же к девяти являться на студию и отсиживать положенные часы ради ста долларов, ибо, подобно Михаэлю, у него не осталось ничего, кроме чести принадлежать к числу политических эмигрантов.
Преуспевающие в Голливуде немецкие кинодеятели, которые уже много лет зарабатывали колоссальные суммы и вели в своих роскошных виллах жизнь настоящих миллионеров, поначалу навещали Михаэля и возили его на кадиллаках последнего выпуска по своим дворцам. Но потом они почуяли, что Михаэль никогда не станет звездой на голливудском небе, и раззнакомились с ним.
Поскольку в Голливуде человек, зарабатывающий двести тысяч долларов в год, совершенно не общается с тем, кто зарабатывает всего сто тысяч, Михаэль получил возможность в полной мере убедиться, что в Голливуде все решают деньги, и только деньги, так как спустя год он вообще перестал что бы то ни было зарабатывать. Компатриоты Михаэля при встречах совершенно не замечали его, словно перед ними был невидимый, бесплотный призрак. Михаэль сказал себе, что, обладая чувством юмора и достаточной выдержкой, можно стерпеть не только это, но и гораздо больше. Он продолжал работать над своим романом.
Здоровый, освежающий климат Берлина очень помогал Михаэлю, здесь же, в Голливуде, ему понадобился избыток энергии для работы над романом, а его способность сосредоточиться была сведена на нет удушливой, влажной, разжижающей кровь жарой. Ни капли воздуха в воздухе, как он говорил. Часто с раннего утра до позднего вечера, задыхаясь от недостатка воздуха, стиснув зубы он работал над одной-единственной фразой, чтобы вычеркнуть ее на следующее утро. Много времени, драгоценного времени, невозвратимых лет потерял он в Голливуде.