Как-то вечером, когда Михаэль вышел из дому, он услышал бешеный взрыв хохота. Все постояльцы расселись на каменной ограде цветника, и Шарлотта, отступив от своей аудитории на несколько шагов, рассказывала украшенную тысячью забавнейших подробностей и на ходу сочиняемую историю о том, как ее собака по имени Жетта — омерзительнейшая помесь двух дворняг, с противным голым и розовым животом, с торчащим изо рта зубом и надломленным посредине хвостом, так что получался прямой угол, влюбилась в премированного, высокомерного доберман-пинчера. К своей истории Шарлотта приделала трагический конец. Когда гости наконец откланялись и доберман, не удостоив свою бедную поклонницу ни единым взглядом, уселся на заднее сиденье открытого кадиллака, Жетта, обычно такая наглая и дерзкая, грустно побрела к забору и просунула на прощанье лапу сквозь железную решетку, словно еще раз безнадежно моля о любви.
Шарлотта разыгрывала эту выдуманную историю, как на сцене, и дружный смех зрителей не раз прерывал ее. Она перевоплощалась то в глупого и высокомерного добермана, то в безнадежно влюбленную и до ужаса уродливую Жетту с торчащим зубом. А в промежутках между перевоплощением проглядывало ее собственное сияющее красотой личико.
«Ну что тут скажешь», — подумал Михаэль, очарованный и гордый, как директор театра, который видит, что исполнительница главной роли принесла его премьере небывалый успех.
Ради Михаэля Шарлотта отложила свой отъезд на неделю. Теперь ей надо было вернуться в Вашингтон. Он проводил ее в автомобиле. Все чувства Шарлотты отражались на ее лице. Она тихо плакала. Сначала она пыталась при этом горестно улыбаться. Потом с неодолимой силой хлынули слезы.
Многолюдная ферма стала для Михаэля самым пустынным местом в мире. Через несколько дней он вернулся в Нью-Йорк. Восьмимиллионный город окутал его машину вместо чистого деревенского воздуха каким-то удушливо-горячим, липко-влажным, вонючим и непрозрачным газом, который даже нельзя было назвать воздухом. Михаэль сорок лет прожил в различных больших городах и любил их, но, когда наполненное густыми адскими испарениями ущелье между небоскребами поглотило его машину и его самого, он сказал себе: «Человек живет не так как надо».
Из Вашингтона в Нью-Йорк и из Нью-Йорка в Вашингтон летели письма. Среди знакомых Михаэль слыл никуда не годным корреспондентом, но за эти четыре недели он написал больше писем, чем за последние десять лет, а кроме того, он начал писать новеллу, где главными действующими лицами были Шарлотта и он, поэтому любимая всегда была рядом с ним — с утра до вечера, и даже ночью во сне. Он больше не был одинок в Нью-Йорке. Ему с большим трудом удавалось описывать свои теперешние чувства, свое счастье, которое целиком заполняло его, и все то, что его окружало, потому что никакой промежуток во времени не отделял его от описываемого, а он тем не менее должен был стушеваться перед своим произведением, и на этот раз перед собой самим, перед автором новеллы, ибо содержание новеллы составляли его собственные чувства. Как волшебник, он должен был свершить чудо — заставить другого выпить тот стакан вина, который пьет он сам. Это было очень трудно.
Прошло четыре недели, самых длинных за всю его жизнь, и вот он уже стоит в ожидании перед своим домом, и к дому действительно подъезжает такси, и в нем сидит Шарлотта.
Ее руки дрожали. Она смеялась нервным и испуганным смехом, словно отважилась на слишком многое. Не прикасаясь к ней, он обнял ее одним лишь взглядом, любящим и серьезным, и этот взгляд сказал ей, что счастье его будет неполным без права защитить ее от всех жизненных невзгод.
Шарлотта провела в Нью-Йорке одну неделю. Эта неделя выпала из слепого и бессмысленного течения дней, ибо наполнить дни смыслом дано лишь тому, кто не посвящает свою жизнь достижению целей, которые оказываются бессмысленными, как только их достигнешь. Они жили беспечно и в то же время серьезно, они стремились только к одной цели, и их готовность принести ради этой цели любые жертвы была понятна сама собой.
Местом действия новеллы, где героям — Михаэлю и Шарлотте — грозит трагическая судьба, он избрал послевоенный Берлин. Он сидел в Нью-Йорке за письменным столом и пытался описать, что он и Шарлотта — которая тем временем лежала с книгой позади него на диване — пережили в Берлине и как Шарлотта — которая как раз начала устраиваться поудобнее на своем диване — приходит к нему в Берлине в тюремную камеру.