«Флайинг Энтерпрайз» вышел в открытое море. Михаэль оглянулся на далекие дымчато-серые очертания Манхэттэна. Шарлотта стояла рядом, глаза ее были полны слез.
IX
Они сошли в Гавре и сразу же в порту увидели первые разрушения — словно невиданные на земле огромные чудовища, которые вторглись в ряды человечества, а теперь медленно истлевали. Во всей Америке не было ни одной развалины. Там не было и войны. Теперь они очутились в израненной, изувеченной Европе, которая может стоять только на костылях и протезах, теперь они должны взять и возьмут на себя все, что их ждет.
Они пересекли Бельгию и к двум часам ночи прибыли в Аахен. Вот они и в Германии. Что будет дальше? Они ничего не знали, они были исследователями и разведчиками в девственном лесу. Падая от усталости, шли они за носильщиком, который вел их к отелю, шли мимо невиданных огромных чудовищ, чьи зубчатые силуэты вырисовывались на звездном небе.
Двадцать лет тому назад Шарлотта играла в аахенском театре. Проснувшись утром, она недоуменно оглядывала комнату, потом еще раз, как человек, который не может найти выхода из лабиринта. Кельнера, принесшего завтрак, она спросила:
— Здесь раньше был частный дом? Это Цоллернштрассе, номер двадцать пять?
— Да, да! Дом разбомбило, а после войны его переделали под отель. Сохранилась только эта часть.
Оказалось, что первую ночь на родной земле Шарлотта, сама того не подозревая, провела в той самой комнате, которая двадцать лет тому назад долгие годы была ее спальней.
Михаэль пошел на вокзал, чтобы узнать, когда отходит наиболее удобный поезд до Вюрцбурга. В книжном магазине — дощатой палатке с деревянным прилавком на козлах — он, улыбаясь, спросил свои книги. Привел несколько названий.
Молодой продавец не знал ни этих названий, ни имени Михаэля. Немецкий продавец не знал даже имени Михаэля, хотя перед самым отъездом из Америки Михаэль видел свои книги в витрине на Пятой авеню, а на «Флайинг Энтерпрайз» встретил пассажира, углубившегося в чтение «Карла и Анны» по-французски. А в родной стране книги Михаэля были запрещены и преданы огню. Немецкие читатели, не достигшие сорокалетнего возраста, ничего о нем не знали. Гитлер одержал победу над Михаэлем.
Когда Михаэль сошел с поезда, сестра улыбнулась ему, но стиснула губы, чтобы не расплакаться. Они не виделись двадцать лет. А ему казалось, что они расстались только вчера и что он вернулся из соседнего городка. Расстояние не могло отделить его от близких людей, больших расстояний вообще теперь не существовало для его чувств. Мир стал тесен. Он сказал сестре:
— А это Шарлотта.
Если Михаэль, сидя в своей нью-йоркской квартире, видел внутренним оком разрушенный Вюрцбург, то там на его глазах родной город снова вставал из мрачных развалин во всей своей прежней красе. Здесь же, перед лицом ужасной действительности, ему пришлось сознаться: «В Вюрцбурге можно снова понастроить жилые дома, но архитектурное сокровище Германии, город изысканнейшего барокко уже не возникнет вновь». Он шел по искалеченным улицам среди мертвых развалин, как ходят по заброшенному кладбищу среди рухнувших памятников, и ему казалось, что город просто умер, и непоправимость смерти, которая в зародыше леденит и убивает всякое чувство, больно поразила его.
Он подумал: «Купец может списать свои убытки». Он, Михаэль, не мог списать Вюрцбург, для него слово «непоправимость» приобрело самый жестокий смысл.
Обер-бургомистр пришел в отель приветствовать его. Но, если не считать этого проявления гостеприимства, вокруг Михаэля, который после семнадцати лет эмиграции хотел прежде всего повидать родной город, царила странная тишина. Как будто в Вюрцбург прибыл коммивояжер с никому не нужным товаром. Более того, им были возмущены. В романе «Ученики Иисуса», о котором газеты не написали ни единой строчки, он якобы опозорил Вюрцбург и вюрцбуржцев.
Михаэль не позволил себе осведомляться у газетных воротил и у всех прочих защитников чести Вюрцбурга, можно ли обвинять в преступлении и клевете на Вюрцбург человека, который заклеймил позором злодеяния нацистов? Ведь, заклеймив именно нацистов, он тем самым подчеркнул лживость распространенного мнения о том, что злодеяния совершались якобы всем немецким народом. Он не позволил себе объяснять защитникам чести Вюрцбурга, что виновен обычно бывает убийца, а не тот, кто обвиняет убийцу.