Дочка нотариуса — казначей Общества, хранила кассу в кошельке у себя на груди; прежде чем приступить к делу, она отбросила на спину льняные косы, толстые, как канаты.
— Член Общества Ботва заплатила вчера штраф двадцать рапенов, и даже не поморщилась, — сообщила она.
— Она всегда икает! — невпопад сказала Матильда.
— Да, на это она мастерица, Фиалка! Она, видите ли, не хочет называться Ботвой, мол, зовите ее Лилией. А я ей говорю: какая ж ты Лилия, ведь ты весь день жуешь.
— Зато у нее зубы выдаются вперед, а это очень красиво, — возразила Роза, томно растягивая слова, — у английских герцогинь, например…
— Да, да. Герцогини небось тоже жуют весь день и не умеют целоваться. Можешь себе представить: женщина не умеет целоваться и еще хочет стать Лилией. Я тут же оштрафовала ее на двадцать рапенов… просто так, чтобы приструнить немножко.
Фиалка широко раскрыла глаза:
— У меня будет десять мужей, и я всех их буду целовать.
Три подружки сидели на траве у деревянной изгороди, за которой паслись рыжие в белых пятнах коровы.
— А я отдам свою руку и сердце только графу, — сообщила Роза. — Мы поедем в оперу. Я буду в платье цвета речной воды. Очень простеньком… Широкие складки спадают книзу и подхвачены золотым шнурком вот здесь, под грудью.
— Грудь! У тебя ведь еще ничего нет!
Пропустив мимо ушей реплику подруги, Роза гордо встала и приподняла двумя пальчиками коротенькую юбочку с таким видом, — словно за ее спиной тянулся длинный-предлинный шлейф, ниспадавший красивыми складками, потом она величаво проследовала в ложу, прижалась животом к изгороди — и подняла бинокль, оттопырив мизинцы.
Две коровы внимательно посмотрели на графиню в зеленом, как речная вода, платье и снова опустили свои влажные морды в траву.
— Для десяти мужей ты, пожалуй, чересчур худа, — сказала дочка нотариуса, называвшая себя Астрой.
— Чересчур худа? Почему?
— Да так.
Задумавшись, Матильда слегка приоткрыла рот и прижалась щекой к своему круглому плечу.
— Вовсе нет. Я и для пятнадцати хороша!
Графиня, покинув ложу, в два прыжка очутилась у яблони.
— Ну как, видели? Все бинокли были направлены на нас — на графа и его супругу. Граф сказал, что я ношу слишком глубокое декольте.
Но тут в разговор снова вступила Астра.
— Показать вам одну вещь? — спросила девочка и решительным жестом расстегнула кофточку, выпятив свою плоскую мальчишескую грудь. Поверх рубашки она нацепила розовый материнский лифчик — пустой лифчик был весь в глубоких поперечных складках.
— Вот что я ношу!
Матильда опустила глаза, она стеснялась: у нее у первой уже появились маленькие груди. А Роза, которой предстояло так скоро умереть, задумчиво произнесла:
— Открытые платья я надеваю только ради него.
Сверкающее марево плыло над мирными долинами. Колокольчики теперь звенели редко — коровы лежали в тени яблонь и груш, пережевывая жвачку. На тропинке слегка покачивались одуванчики, ветерок донес аромат лугов, на которые уже спускался вечер; девочки мечтали о будущем. Лифчик у Астры пополз кверху, к самой шее.
Заприметив подружек, на дороге остановился мороженщик, он же кондитер; обливаясь потом, мороженщик возил свою пеструю тележку из одной деревни в другую. Сейчас он сделал безразличное лицо. У него был немалый опыт обращения с маленькими покупательницами. Если он поздоровается с девчонками, те начнут гоготать, как гусыни, смеясь, Они позабудут обо всем на свете и в конце концов даже не подумают купить у него что-нибудь.
— Лимонадом он тоже торгует. Но лимонад чересчур сладкий, приторный, как сироп, — сказала Роза. При виде мороженщика у нее вдруг пересохло во рту.
Дочка нотариуса, повернувшись спиной к мороженщику, подтянула лифчик на то место, где ему надлежало быть, и возразила:
— Чем слаще, тем лучше. Я возьму лимонаду и порцию мороженого.
Матильда облизнулась, как собачонка, которой не перепало ни кусочка со стола хозяина.
— Откуда у тебя деньги? — спросила она.
Застегивая кофточку, Астра напыжилась, точно расхваставшийся мальчишка, и вытащила из-за пазухи кошелек с казенными деньгами.
— По-моему, Общество цветов — сущая ерунда, — заявила она. — Мы даже не знаем, на что тратить наши деньги.
А мороженщик — этот демон-искуситель — сидел себе у обочины дороги, не глядя на своих покупательниц, которых страстно поджидал; у мороженщика был такой вид, словно его ничто не интересует в этом раскаленном мире.