Отсюда, сверху, осенний воздух уже не был чем-то совершенно невидимым. Казалось, он весь состоял из твердых частиц. Пенные струи проплывали среди лесов и деревень; солнечные лучи золотили их, а иногда пронизывали насквозь, на секунду ярко освещая то белую стену дома, то узкую ленту речушки, то крошечный золотой крест на церковной колокольне. А потом все опять исчезало в беспрестанно клубящихся воздушных потоках.
Прошло еще несколько минут, и они очутились на ярко-зеленом альпийском лугу; изумрудная зелень покрывала и овраги и холмики, сползая вниз в ложбинку, где стояла хижина пастуха. Три рыжих с белым коровы посмотрели на путников. Дальние холмы и склоны также были покрыты рыже-белыми пятнами, — там мирно паслось стадо, тихо позвякивая колокольчиками. На следующее утро коров надо было гнать в долину.
«Вот, значит, где он живет уже много лет», — подумала Матильда.
Два черных короткошерстых пса — очень свирепых — бегали взад и вперед, бросая на непрошеных гостей злобные взгляды. Но вдруг они завиляли хвостами. Полаяв, собаки опустили морды и обежали путников так, словно это было стадо коров, а потом, указывая путь, бросились вниз по склону.
На лице работника не дрогнул ни один мускул. Он поздоровался, почти не разжимая губ. Но в его глазах можно было прочесть радость. Он постелил чистую скатерть — белую в синюю клетку — и поставил на стол хлеб, сыр и пенящееся парное молоко. На столе стоял букет альпийских роз, и работник быстрым движением подвинул его на середину.
После обеда охотник на лисиц и орлов и его легковерный братишка, уморившиеся за день, да к тому еще поглотившие немало хлеба с сыром, свалились с ног в буквальном смысле этого слова и заснули на сене. Астра тоже уснула.
Матильда отправилась за дом к колодцу и вымыла лицо и шею. Работник неподвижно сидел на скамье перед домом, упершись локтями в колени. Матильда присела рядом. Работнику исполнилось тридцать пять, но ему можно было дать значительно меньше, и в то же время он казался человеком без возраста, вечным, как эти тысячелетние горы.
Широкая лощина была с трех сторон окружена отвесными скалами, а с одной стороны взгляду представлялся бесконечный волнистый спуск, ведущий в соседнюю страну, отделенную от Швейцарии всего лишь горной цепью. Сидя на скамейке, Матильда опять увидела вспененный осенний воздух, пронизанный солнечными лучами.
— Хозяйка сказала, что ты ушла от мужа. — Улыбнувшись, работник приподнял верхнюю губу — безукоризненно ровный ряд белых зубов блеснул на солнце.
«Астра, оказывается, и его уже успела взять в оборот», — подумала Матильда, усмехаясь.
Лицо работника снова окаменело.
— Значит, он тебя обидел! Тяжело обидел! Иначе ты осталась бы с ним! Ты ведь такая.
«Удивительно, что этот человек знает меня лучше, чем Зилаф после шести лет совместной жизни». Матильда была растрогана, но вслух она сказала:
— Да нет же. Он не сделал мне ничего дурного. Просто мы не могли жить вместе.
Уже много лет Матильда не испытывала такого глубокого покоя, как в эту секунду, она притулилась в уголке, прислонив голову к дощатой стене. Веки сами собой опустились, а губы чуть приоткрылись во сне.
Теперь работник мог беспрепятственно смотреть на молодую женщину. Но он не стал этого делать. Сжав кулаки, он тихонько, на цыпочках прошел в пристройку, где помещалась сыроварня. Здесь все уже было готово к предстоящему спуску в долину. Огромные деревянные чаны — в них делали сыр — были вычищены и уже успели высохнуть. Алюминиевая центрифуга блестела, как зеркало. Работник улыбнулся, вспомнив, что англичанка-туристка, пробывшая несколько часов на горном лугу, приняла центрифугу за аппарат для перманента.
А завтра он уже будет внизу, в долине, там же, где и Матильда. Она спустится вместе с ним.
Матильда глубоко вздохнула… Из скалы вышел Уэстон и сел с ней рядом на скамейку. Он был во фраке. Он передал Матильде письмо в полметра длиной и спросил ее: «Почему ты мне не ответила?» И тогда она протянула ему то письмецо, что написала много лет назад, но так и не опустила в почтовый ящик.
«Теперь я уже не так смертельно устала, как раньше». — «Тогда прислонись к моему плечу», — ответил ей Уэстон. Она улыбнулась. «Да, да, сейчас уже можно». Но тут на другой конец скамейки опустился работник, и Матильда уже не знала, на чье плечо ей положить голову. По лугу к ним шла женщина в черном. Это была сама Матильда. Женщина откинула длинную вуаль из черного крепа, закрывавшую ей лицо, и обратилась к работнику и Уэстону, которые сидели сейчас совсем рядышком и казались одним человеком. «Сперва мне надо надеть белое шерстяное платье, тогда я вернусь и навсегда останусь с тобой». — «С кем?» — спросили они оба в один голос. Матильда ответила им: «Платья пока еще нет, шерсть не состригли с овец». С этими словами она проснулась.