Молодая женщина взбиралась все выше. После поворота тропинка пошла круто в гору. Как раз в том месте, где работник спустился на веревке за цветами, Матильда замедлила шаг. При свете луны ущелье глубиной в пятьсот метров казалось зыбким. Эльфы водили хороводы вокруг приземистой белой лошади, на которой, как всегда, гордо восседал сказочный зверек. В зыбкой, беспрестанно колышущейся бездне одна картина сменяла другую. Нет, она останется здесь с матерью. Здесь ее дом.
Матильда знала выступ скалы, с которого как на ладони были видны не только все ближние вершины и гребни, но и дальние, еще более высокие горные хребты. Когда Матильда дошла до этого места, уже занималось утро и тень, все время бежавшая за ней, исчезла.
Казалось, она стояла теперь на самой верхней точке земли, у нее под ногами до самого горизонта простиралось плато, пересеченное бесчисленными голыми складками, они убегали вдаль и становились все уже и уже. Матильде почудилось, будто все вокруг усеяно кишками миллионов убитых животных. Матильду познабливало. «Земля выглядит больной!»- подумала она и села, закутав ноги широкой юбкой.
Над последней каменной грядой поднималось солнце, похожее на половинку арбуза — без блеска и без лучей; желтоватые кишки стали бледно-розовыми.
Но потом все вокруг заполыхало; первые лучи солнца величаво коснулись земли и в глубоком безмолвии залили светом долины, луга и леса.
Сорок две рыжих с белым коровы, вокруг которых неутомимо кружили свирепые псы, двинулись в путь. Клочья пены падали с мокрых коровьих морд на землю.
Работник надел праздничный наряд пастуха. Он шел впереди быка, а за быком с громким мычанием бежало все стадо.
Бык был ниже коров, коротконогий, с могучей грудью и затылком; его туловище суживалось к хвосту. Глаза были навыкате и так налиты кровью, словно вот-вот лопнут. Короткую морду украшали альпийские розы, на голове была укреплена табуретка ножкой кверху: на таких табуретках пастухи доят коров.
Стадо — символ богатства и мощи этой страны — с мычанием спускалось вниз по крутому росистому склону, сверкавшему всеми цветами радуги. Мальчуганы мгновенно оказались во главе шествия рядом с работником и быком.
— Ветеринара мы теперь никогда не приглашаем. Он сам мог бы поучиться кое-чему у работника, — сказала Астра. — Прошлой зимой теленок у Лени лег поперек, но он извлек его живехоньким и притом ничуть не повредил самой Лени. — Астра улыбнулась Матильде. — Вот видишь, мне будет невыгодно, если вы поженитесь.
— Да, да, он просто чародей. И должен достаться мне, и никому другому. Ах, Астра, милая моя Астра!
У Матильды было радостно на душе. Жизнь вливалась в нее с каждым шагом. Из солнца и тумана, бурливших в котловине, рождалось утро.
Пятилетняя дочурка Астры, сгорая от нетерпения, свесилась через неоштукатуренную ограду цветника. Когда вдали замычали коровы, она, как звереныш, вскочила и начала прислушиваться. В сплошной стене елей, уже освещенной солнцем, но еще покрытой кое-где клочьями тумана, казалось, распахнулись широкие ворота, и оттуда, чуть покачиваясь, вышли коровы.
Малышка скатилась с забора и стрелой помчалась по лугу.
В тщательно вычищенном коровнике была постлана свежая солома, в кормушках лежало пахучее сено. Завидев коровник, животные протяжно замычали; мычание стало еще громче, когда коровы столпились во дворе.
Работник впустил в коровник быка. Коровы, покачиваясь на ходу, последовали за ним. Каждая нашла свое стойло, и скоро в коровнике уже слышалось равномерное похрустывание. Теплый дух снова заполнил помещение. Работник запер ворота изнутри.
В первый день работы оказалось по горло. Надо было подготовиться к тому, чтобы сбивать масло и делать сыр. Быка укусил в ухо слепень. Всех коров пора было доить. Но прежде всего работник мелко нарезал солому.
В девять вечера все снова стихло. Матильда лежала в кровати в низенькой комнатке с деревянным потолком. Запах смолы от еловых дров, потрескивавших в печке, смешивался с пряным острым запахом альпийских роз на ночной тумбочке.
Матильда аккуратно расчесала на пробор свои густые, отливающие бронзой волосы, в шутку завязала их узлом под подбородком и спрятала руки под этой живой шалью. Она лежала неподвижно, ее белое лицо в мягком обрамлении волос казалось лицом очаровательной монахини, которой никто из смертных не смеет любоваться.
Около полуночи одна из коров протяжно замычала, мычание становилось все громче и перешло в дикий рев. Матильда понимала, что означает этот рев, напоминающий крик обезумевшей от боли женщины. Она соскочила с постели и подошла к окошку. На дворе замелькал раскачивающийся фонарь. Матильда различила фигуру работника. За ним по двору пробежали Астра и Мартин.