Словно почувствовав ее тревогу, Уэстон посылал ей телеграммы отовсюду: из Карачи и из Багдада, из Афин и из Рима. От Амстердама до Цюриха он летел не рейсовым самолетом. И с борта самолета дал телеграмму, что часам к восьми вечера приедет на машине. В Цюрихе Уэстон взял машину напрокат и сразу же двинулся в путь.
«Человеческое сердце может многое вынести: и дикий страх, и огромное счастье». Теперь Матильда знала это.
Получив телеграмму из Карачи, в которой Уэстон обещал телеграфировать ей на всем пути следования, она так околдовала булочника Фрица, что тот стал нем как рыба. Мать ни о чем не догадывалась.
Уже шесть часов вечера. Голову Матильда вымыла накануне. Теперь она уложила волосы на затылке. Четыре веснушки на молочно-белой коже почти пропали.
Матильда открыла шкаф, посмотрела на свои сокровища и покачала головой. Она надела новое светло-голубое белье и легкое, выцветшее, но изящное голубенькое платьице, которое носила еще девушкой. Все годы замужества оно провисело здесь в шкафу, так что Матильда была вправе надеть его.
Матильда никогда не решалась влиять на ход своей жизни. С семнадцати лет она безропотно подчинялась судьбе. Она взрослела очень медленно, и ее единственным советчиком и наставником было сердце — и все же к двадцати пяти годам Матильда стала женщиной, способной дарить и принимать любовь.
Погруженная в свои грезы, она шла навстречу любимому. Перед нею раскрылись две узкие дверцы. За ними был Уэстон. Матильда подошла к нему и как бы растворилась в любимом, перестала существовать. Теперь у них было одно дыхание, одни помыслы.
Сцепив руки на затылке, Матильда легла под той самой елью, под которой лежала голая в тринадцать лет и, обливаясь слезами, зачитывалась сказкой о девочке-безручке так, словно то была повесть о ее собственной жизни. И вот все сбылось: у нее снова выросли руки. К ней приезжает любимый, чтобы забрать ее с собой. Через два часа появится тот, кого она ждала с самого детства. На глазах у Матильды показались слезы: ведь радость и горе — родные сестры. «Надо признаться, я не из сильных женщин».
Стоял июнь, был теплый, ясный день. Над лугами зазвучала вечерняя песнь кузнечиков, она то замирала вдали, то становилась громче, то опять замирала. Солнце зашло. Остро запахло мхом и хвоей. Золотая стрелка часов на колокольне указывала путь к счастью.
Проехать на машине в деревню можно было только одной дорогой: недалеко от деревни дорога круто сворачивала — об опасном вираже предупреждали два больших щита. Машины медленно брали поворот. Вот у этого поворота она и будет ждать Уэстона.
Уэстон уже проехал по курортному городку чуть ниже деревни. Дорога была хорошая, сильные руки Уэстона свободно лежали на руле. Они были темно- коричневые, так же как и его ясное, резко очерченное лицо. На загорелом лице выделялись голубые глаза. За спиной у Уэстона было уже двадцать тысяч километров пути, теперь он ехал медленно, приближаясь к заветной цели своего путешествия, к цели всей своей жизни. С улыбкой он думал о том, что ему все же удалось избежать смерти, хотя совсем недавно он был на волосок от нее.
Во время полета через Азию самолет попал в ураган — Уэстон и пилот могли объясняться только жестами и взглядами. Спасаясь от бури, они поднялись на большую высоту, но горячий вихрь заставил самолет снизиться; бушующую тьму то и дело прорезали молнии. После многочасовой борьбы со смертью в орбите урагана и за ее пределами пилот и Уэстон обменялись дружеским рукопожатием, по достоинству оценив хладнокровие друг друга. И тут Уэстон рассказал пилоту, что во время первой мировой войны, лет в восемнадцать, он и сам служил в авиации.
Теперь он ехал в открытой машине и поглядывал по сторонам. Он знал: каждый изгиб горы, каждый кустик на дороге были хорошо знакомы Матильде. Вот, значит, где она росла, в какой благодати. Когда покажется первый дом, он остановит машину и спросит, где живет Матильда, а потом увидит ее. На секунду в Уэстоне поднялось чувство горячей благодарности к судьбе — как хорошо, что она сохранила его для этой встречи.
На повороте гулял ветер. Теплый, напоенный ароматами лета. Он безжалостно растрепал недавно вымытые волосы Матильды. Она повязала голову красной косынкой. Теперь в своем выцветшем ситцевом платьице Матильда походила на деревенскую молодку, которая поджидает у околицы своего дружка.
Развевающаяся юбка Матильды билась между коленями. Молодая женщина плотнее сдвинула ноги, и тонкий ситец облепил все ее стройное тело. А ветер, тихонько посвистывая, словно радуясь проделанной работе, вновь улетел.