Молодой садовник, опустившийся на колени возле клумбы с розами, оглянулся. Под сверкаюшей короной, запрокинув голову, стояла нагая Матильда, неподвижная, как каменное изваяние: ее кожа была покрыта капельками воды, искрившимися, словно драгоценные каменья.
Когда девочка бежала по газону назад к стеклянной двери, держа в вытянутой руке развевающуюся, словно флаг, ночную рубашку, из комнаты вышла мать.
Смущенный взгляд матери заставил садовника опустить голову; на ее скуластом лице внезапно вспыхнул яркий румянец: «мальчики ходят в штанах, а девочки в юбках, вот и вся разница», — говорила она когда-то Матильде.
Дома, в глухой горной деревушке, где было всего-то семь дворов, мать разрешала девочке расхаживать голышом по саду, окруженному высокой и густой живой изгородью. Матильда была само неведение. Она беззаботно росла под крылышком матери.
Мысль о том, что пришла пора изгнать Матильду из рая, не на шутку огорчала мать: ведь она понимала, что час познания доставит дочери много горестей, смутит и ранит впечатлительную девочку сильнее, нежели ее сверстниц. Мать вспомнила ужас Матильды в то утро, когда с ней случилось то, что случается с каждой девушкой, и, разволновавшись, прижала палец к губам.
— Впредь ты не должна бегать голышом, — сказала она, когда им принесли горячий кофе.
— Почему? — Матильда отломила аппетитную коричневую горбушку и, зажав ее в зубах, снова переспросила: — Почему не должна?
— Тебя могут увидеть, а это уже не годится… Я давно собиралась с тобой поговорить.
Матильда колебалась, она не знала — съесть ли ей сразу вторую румяную горбушку или оставить ее на конец завтрака, и решила оставить.
— Пусть глядят, мама, ведь я такая чистенькая.
— Но ты же девочка!
Матильда посмотрела на мать непонимающим взглядом.
— Значит, меня никто не должен видеть?
— Ты ведь уже совсем большая.
— Ну и что же? На меня нельзя смотреть, потому что я подросла вот на столечко? — удивилась Матильда, выуживая пенку из своей чашки. — Не понимаю.
— Не понимаешь? Ты уже не ребенок. Вот в чем дело… Подумай только, когда-нибудь ты станешь взрослой женщиной и выйдешь замуж. Твой муж нипочем не согласится, чтобы ты разгуливала голышом у всех на виду.
— Ну так я не выйду за него замуж… Мама, а почему ты говоришь, что я уже большая?
— Потому что с тобой произошло… сама знаешь что.
— Я хочу быть маленькой. Всегда.
— Хочешь! Мало ли чего ты хочешь! Яблоко наливается, а потом становится спелым. И люди тоже взрослеют. Девушке в твоем возрасте стыдно разгуливать голой.
— А тебя я тоже должна стыдиться? — спросила Матильда, подумав немного.
— Конечно нет, ведь я твоя мама.
— Почему же я должна стыдиться других? И вообще… что в этом плохого? Ты сама говорила: стыдно бывает только тем, кто солгал или украл.
— И тем, кто ходит раздетый…
— Объясни, чего здесь стыдиться. Если ты мне объяснишь, я начну стыдиться. Честное слово.
— Пора самой понять. Ты уже достаточно взрослая.
— Как я могу понять? Кто мне все растолкует, если не ты.
Секунду мать глядела на девочку с таким выражением, словно соглашалась с ней.
Глубоко задумавшись, Матильда машинально собрала крошки пальцем и слизнула их кончиком языка.
— Я уже давно собиралась спросить тебя, мама… Как я появилась на свет? То есть, я хочу сказать, что ты для этого сделала?
Мать бросило в жар. Ее щеки опять залил горячий румянец. Без всякой нужды она полезла в сумочку, а потом небрежно бросила:
— Это я расскажу тебе как-нибудь в другой раз.
— Смотри, мама, ты вся раскраснелась.
— Мне жарко! Кофе такой горячий.
Матильда ласково и в то же время покровительственно улыбнулась матери.
— Ты, мама, сегодня такая смешная.
— Не смей мне дерзить.
На глаза Матильды навернулись слезы.
— Ну ладно, не плачь, — поспешно заметила мать, — от тебя требуется только одно — быть послушной девочкой и не перечить мне.
— Почему ты не хочешь ничего объяснить, мама? Как я появилась на свет?
— Ты еще слишком мала знать такие вещи.
— Ну вот, теперь, значит, я маленькая! Расскажи, что ты для этого сделала! Скажи, мама.
— Твой отец полюбил меня и женился на мне, — нерешительно начала мать.
Матильде стало жутко, как тогда в лесу. Она вдруг снова вспомнила желтого мотылька на крохотном цветке. Девочку пронизала дрожь, и она виновато взглянула на мать.