— Да? Вам нравится?.. В доме есть еще пристройка, правда, маленькая, но «спать там можно.
— Ну что ж.
— Я могла бы готовить для вас.
— Разрешите узнать, сколько все это будет стоить?
Матильда подумала немного.
— Два с половиной франка, вместе с питанием. Для вас это не слишком дорого? — Матильда смущенно улыбнулась. — Мне самой это обойдется не дешевле.
— Хорошо, я снимаю у вас комнату.
— Но спать вам придется на раскладной кровати.
— Вот как! — Вид у Уэстона был несколько обескураженный; он показал рукой на кровать Матильды: — В этой кровати вы спите сами?
— Да, — сказала Матильда и опустила голову, вспомнив эту ночь с Уэстоном.
Но новый постоялец Матильды упорно говорил все о том же:
— Мне нравится, что эта кровать такая широкая! Собственно говоря, она двуспальная.
«Он слишком много себе позволяет! Какой нахал!» — подумала Матильда и сказала с подчеркнутым достоинством:
— Присядьте, пожалуйста. Я могу предложить вам кофе. Он как раз готов, и его хватит на двоих.
И вот Уэстон в самом деле сидит за столом и держит себя скромно и почтительно, держит себя как человек, мечтающий завоевать женщину, которую он видит сегодня в первый раз, хотя… не дальше чем вчера она стала его женой. А Матильда выбежала на кухню и прижалась лбом к стене. Ее сердце трепетало, потому что Уэстон вдруг опять стал таким чужим. И все же пусть добивается ее; она хочет испытать это снова. Весь вопрос в том, долго ли она сможет играть свою роль.
Чужая женщина, очень сдержанная и спокойная, вошла в комнату с подносом и начала разливать кофе.
— Позвольте, я намажу вам хлеб маслом, — сказала она.
— Спасибо, это будет очень мило с вашей стороны. Ни одна женщина не намазывала мне хлеб маслом. К тому же такая красивая женщина!
— Прошу вас не разговаривать со мной таким тоном.
— Извините. Трудно не говорить о том, что видишь и чувствуешь.
Матильда притворилась, будто она не слышит его слов.
— Пожалуйста, вот мед… Вы много путешествовали?
— Да, я объездил весь мир. Последнее время я жил на острове Ява.
— Так далеко? У вас там были дела?
— Нет, я пил виски. Я любил одну женщину, но она была замужем.
Матильда вдруг совершенно забыла, что она не должна выходить из своей роли.
— Расскажите мне, пожалуйста, что вы чувствовали, расскажите же.
Да и Уэстон забыл об их игре, так захватили его воспоминания. Он задумался, не зная, как объяснить Матильде свое тогдашнее состояние.
— В жизни встречаешь немало привлекательных женщин. Но когда я встретил ту женщину, я сразу понял, что мне нужна она и никакая другая. Дело в том, что я, в сущности, ничем не отличаюсь от самого обыкновенного смертного, не знающего ничего, кроме своего заштатного городишка, а ведь я воображал, будто прошел сквозь огонь и воду. Когда этот обыкновенный смертный полюбит девушку с соседней улицы и она ему по той или иной причине не достанется, вся его жизнь летит вверх тормашками. Пусть он даже уедет на край света, все равно он и там будет тосковать по своей избраннице. Так было и со мной. Вот как случается в жизни.
«Ужасно, если бы он полюбил не меня, а другую женщину», — подумала Матильда, которую захлестнула волна счастья, чуть не лишившая ее сил продолжать игру. Колени у нее подогнулись.
— Сколько времени мне можно будет жить здесь у вас? — спросил Уэстон.
— Если понравится, недели две-три. — Но про себя она повторяла: «Всю жизнь! Всю жизнь!»
— Вы уехали в такую даль на остров Яву, чтобы попытаться разлюбить ту женщину?
— Разве можно пытаться не дышать?
Взглядом Матильда сказала Уэстону, что она задала свой хитроумный вопрос только для того, чтобы получить именно этот ответ. Она поднялась.
— Не прогуляться ли нам? Я покажу вам лес.
На молодой женщине были легкие туфельки без каблуков, белые вязаные самодельные носки и просторные шорты, не стеснявшие ее быстрых движений.
— Нетрудно представить себе, как радуются ваши ножки. Они словно два белых голубя, выпущенных на волю, — сказал Уэстон, идя за ней вдоль ручья. — Ваша походка так же непринужденна и так же опасна, как и ваши губы.
— Раз вы говорите такие вещи, извольте идти впереди, сударь. Не забывайте, что мы познакомились с вами всего десять минут назад.
— Значит, если бы мы были знакомы чуть подольше, мне разрешалось бы говорить все это и еще многое другое?