— А дальше, мама, что было дальше?
— Дальше ты родилась. — Мать сделала неопределенный жест рукой, словно хотела сказать: «Ну вот, видишь, как все просто».
Мотылек все еще сидел на цветке, склонившемся до самой земли. Глаза Матильды расширились от ужаса… цветок вдруг начал расти, стал огромным, придвинулся к красному растерянному лицу матери. Девочка отпрянула и жалобно всхлипнула.
— Я хочу остаться маленькой, мама, я хочу быть ребенком. — Потрясенная до глубины души Матильда в ужасе повторяла: — Я хочу быть ребенком! — И в этот самый миг она перестала быть ребенком; потеряв сознание, девочка упала.
Десять дней спустя мать, продав два центнера меда — урожай за весь год, — отправилась с Матильдой домой.
— Кошки уже давно нет. Я аккуратно ставила ей миску, но она ни к чему не притрагивалась, — сообщила им соседка.
Целыми днями черная киска, жалобно мяуча, искала свою хозяйку в доме, а потом и в любимом уголке Матильды на опушке леса. Там Матильда когда-то лежала голышом, оплакивая горькую судьбу девочки-безручки. Из лесу кошка так и не вернулась.
Шли недели… Однажды, когда Матильда стояла у клумбы с осенними астрами, кошка пробежала по саду, тощая, волоча живот по земле, искоса поглядывая на Матильду горящими глазами, в пасти она держала окровавленную птицу.
Повернув голову, она остановилась, уронила птицу на землю и посмотрела на Матильду странным, неизъяснимым взглядом. Птица еще билась.
Обе изгнанные из рая замерли. Губы Матильды дрожали от непонятной скорби.
А потом кошка отвернулась и, прижавшись к земле, уползла из сада. Она побежала по тропинке к лесу и, ни разу не оглянувшись, исчезла там навсегда.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Весенний фен дул в долине. Ночью вдруг пошел теплый дождь. Склоны гор и опушка леса были еще совсем белые, но на лугах снег уже сошел. Ручей вздулся, превратившись в бурный глинистый поток.
Когда Матильда вышла из дома и начала подыматься в гору, сквозь облака с зубчатыми краями проглянуло солнце. В голубом бумажном платье до щиколоток, тесно облегавшем грудь и тонкую талию, с широкой, как колокол, юбкой, Матильда походила на большой синий цветок, который парил где-то над тропинкой. Девочка шла, скрестив руки на сером шерстяном платке, наброшенном на плечи.
Перед ней были мокрая трава, песчаная дорожка и первый зеленый пушок на голых ветвях деревьев. Белые, как пар, облака, то длинные, то пузатые, проплывали между горными вершинами, а где-то вдали, у самого неба, сверкал ледник, освещенный солнцем. Два сарыча неподвижно висели над долиной: здесь они испокон веков охотились, как в собственной вотчине.
Матильда остановилась. Оглядевшись вокруг, она прислушалась к шуму весны, которая безостановочно творила свое дело — гнала зиму из этих мирных долин. Матильде казалось, будто каждая частица ее тела вбирает в себя весь мир: и тонкие очертания могучих гор, и полоску леса на горизонте, и стремительный бег горного ручья.
Наслаждаясь свежим весенним теплом, девушка взбиралась все выше в горы, чуть склонив набок голову так, словно она внимала голосу сердца, которое неустанно пыталось разгадать темные тайны природы. В это утро она долго сидела на своей детской кровати и, задумавшись, сама того не заметив, в первый раз закрутила свою пышную рыжеватую косу тяжелым узлом на затылке. За зиму лицо девочки стало еще белее.
С того времени, как Матильда очнулась от обморока в маленьком семейном пансионе, она очень изменилась, Даже жесты ее, размашистые, хоть и округлые, стали теперь сдержанней. Она уже не открывала матери свою душу, зато не сердилась, когда та каждое утро ровно сто раз проводила щеткой по ее волосам. С тех пор как Матильда поняла, что она уже не ребенок, в ней пробудился интерес к собственной особе. Но то, что она узнавала вчера, часто опровергалось тем, что ей довелось узнать сегодня. И так без конца.
В эту пору юности Матильде не мог помочь ни один учитель. Целомудрие — строгий неподкупный страж — обуздывало желания и мысли девочки. А ее наставником — ревностным и бескомпромиссным — было собственное сердце, от Матильды требовалось только одно: жить по тем чистым и прекрасным законам, которые оно ей диктовало.
Старик горец, спускавшийся в долину, поздоровался с дочкой вдовы, безмолвно приложив руку к козырьку. Он шел, как ходят все горцы, не разгибая колен: над его трубкой поднялось маленькое синее облачко и застыло в прозрачном воздухе.