То же самое чувство Матильда испытала прошлой ночью. Перед сном она погуляла в саду и, возвращаясь к дому, тихонько остановилась под окном мужа; лицо Уэстона при свете настольной лампы поразило и тронуло молодую женщину. Нет, это был совсем не тот человек, которого она ожидала год назад на повороте шоссе и за которого потом, через несколько недель, вышла замуж. Она не знала этого лица, преображенного и озаренного муками творчества. Оно поразило ее до глубины души. Неужели она действительно его жена?
Дойдя до душистых кустов жасмина, Матильда наклонилась над цветами. В такой точно позе она когда-то стояла в пасторском саду перед кустом цветущего терновника. Уэстон невольно попытался представить себе семнадцатилетнюю Матильду, но это оказалось невозможным: у куста жасмина стояла женщина в расцвете сил и красоты. Но и та Матильда, которую он сделал женщиной, уже стала достоянием прошлого, постепенно превращаясь в туманное видение. Уэстон видел и чувствовал, что нынешняя Матильда, стоявшая сейчас у кустов жасмина, была совсем иным человеком, с иным душевным складом — она изменилась, как меняются времена года; и тут он понял, почему она по-иному относится к нему в эти последние месяцы. Теперь он может ее ни о чем не спрашивать. Матильда стала иначе относиться к нему, потому что сама стала иной. Дело только за ним — он должен сопровождать жену и на этом отрезке ее жизненного пути. Уэстон был глубоко взволнован.
Когда Матильда молча села рядом с ним, ему стоило усилий казаться спокойным. Но она сразу почувствовала его волнение. Уэстон увидел это по улыбке, мелькнувшей на ее лице, — улыбке, преисполненной той женственности, какая определяла теперь весь ее облик.
Они разговаривали лишь о самых незначительных вещах: где пить чай с немецким историком, в гостиной или на террасе, и не останется ли он отужинать с ними. Но в том состоянии обостренной восприимчивости, в каком они оба находились, каждое слово приобретало глубокий смысл. Брак Узстона и Матильды вступил в критическую фазу — у многих людей в этой фазе любовь начинает постепенно убывать, но Матильда и Уэстон избежали этой опасности. Они узрели скрытую от многих тропку, которая привела их к новому счастью. Новое, еще неизведанное чувство рождалось в их сердцах.
— Давай купим собаке ошейник и выгравируем на нем наш адрес, на случай, если собака потеряется, — сказала Матильда. — Ведь теперь она — непременная принадлежность дома. Недаром она родила здесь щенят.
— Да, Матильда, давай купим ошейник, и притом поскорее. Поедем в город за ошейником. Только не надо брать первый попавшийся, походим по магазинам. Ты будешь выбирать. Возьмешь красный. А может, черный, с металлическими бляхами. Но пусть люди думают, что и я имею голос в семье, поэтому, перебирая ошейники, спрашивай меня время от времени: «Нравится ли он тебе?» — «Не особенно!» — отвечу я, и мы отправимся дальше.
На протяжении всей этой тирады Уэстон не спускал глаз с Матильды. Некоторое время Матильда со счастливым выражением лица слушала его болтовню. Наконец она сказала, улыбаясь:
— Какие глупости ты говоришь. Я ведь не маленькая девочка. Я — женщина, родившая ребенка!
— Ну конечно же, боже мой, конечно!
Они поехали в город за ошейником.
По пути домой в том месте, где дорога шла в гору, они встретили историка; историк стоял на перекрестке и смотрел вдаль — туда, где за синей грядой холмов простиралась страна, изгнавшая его.
Ясный взгляд из-под очков, здоровый цвет лица и темные, без седины волосы свидетельствовали о том, что этот пятидесятилетний человек сумел сберечь свои силы. Он держался с тем достоинством, с каким держатся люди, немало создавшие на своем веку.
Но когда историк осматривал ряды книг в библиотеке Уэстона, на его губах мелькнула беспомощная улыбка:
— Историк без библиотеки — все равно что слепой без поводыря.
Библиотека историка осталась в Берлине, а его собственные труды сжег на костре злой карлик на Унтер-ден-Линден. На лице немецкого эмигранта, потерявшего не только свою библиотеку, но и все, что ему было дорого, появилось выражение растерянности.
Матильда вспомнила, как однажды в ее родной деревне ураган вырвал с корнем бук. Дерево еще стояло, красуясь своей пышной ярко-зеленой листвой, но стояло чуть косо, прислонившись к соседнему дереву, которое не дало ему повалиться. Корни дерева были вырваны из земли.