— Но ведь господин Шолленбрух отказался от своей должности следственного судьи только для того, чтобы защищать Руфь. Никогда бы он этого не сделал, если бы думал то же, что и ты.
Ключ, обернутый в записку, влетел в окно и упал к ее ногам. Мальчики уже шагали по направлению к городу.
— Я думал, думал и кое-что обмозговал, — сказал Иоанн. — Напиши-ка ты письмо Шарфу. Оно у меня целиком в голове. Пиши примерно так: «Многоуважаемый господин Шарф! Ваше покушение на меня было неплохо задумано, лучше, чем убийство Оскара. Вы надеялись, что я, как ваш щенок, буду лежать под лестницей, истекая кровью. Если бы ваш план удался, вы, конечно, могли бы остаться в тени и избежать наказания. Но теперь я вас вежливо предупреждаю: это письмо существует в трех экземплярах. Две копии в запечатанных сургучом конвертах находятся в руках у надежных антинацистов. Если я погибну от несчастного случая, они немедленно вручат эти письма властям. Их вскроют при свидетелях, и тайный убийца будет изобличен перед всем светом. На этот раз вам не удастся так легко отвертеться, как бы ловко вы все ни состряпали. Вы будете заранее уличены, и вас приговорят к смерти…» — Иоанн остановился. — Слова «несчастный случай», разумеется, поставь в кавычки, это — ирония. Мне кажется, если Шарф получит такое письмо, он сто раз подумает, прежде чем что-нибудь затевать против тебя.
Петр вздохнул с облегчением:
— Да, ты прав, он побоится. Как это мне самому в голову не пришло!
Иоанн тут же настукал письмо на отцовской машинке.
Одну копию он оставил себе, другую отдал Ученому. Идя на заседание, мальчики по дороге опустили письмо Шарфу в почтовый ящик.
— Мы, ученики Иисуса, заступники справедливости, берем у богатых, у которых все есть, и отдаем бедным, у которых ничего нет.
— Что было, то сплыло! Теперь ни у кого ничего нет! — заметил Уж; он держал на весу изношенный фрак, чтобы Катарине было удобнее отпарывать полы. Она решила из верхней части сшить курточку для одного малыша.
Кладовщик высоко поднял руку. Его исхудавшее лицо во вкусе Рименшнейдера было бледно. Запинаясь от волнения, он сказал:
— Я открыл новый склад Цвишенцаля. Сегодня Головка, председатель звездочетов, заходил к отцу в лавку и предложил ему кое-какие товары, разумеется, из-под полы. Я был в другой комнате, когда отец рассказывал это маме. Я, конечно, навострил уши. Отец выставил его за дверь. Наша фирма существует с 1745 года, сказал он маме, двести лет никто про нас худого слова не сказал; и хватает же нахальства лезть ко мне с такими предложениями.
Кладовщик перевел дух и заговорил уже спокойнее:
— Я, конечно, сразу же все разнюхал. Оказывается, Головка когда-то торговал мебелью, и у него был самый большой подвал в городе. Даже больше, чем винный погреб под больницей Юниуса, а это что-нибудь да значит. Так вот подвал Головки доверху набит всякой всячиной. Когда я подошел, перед домом стояла фура для перевозки мебели и двое рабочих что-то выгружали. Ясно, не мебель. Головка стоял рядом и проверял номера ящиков по накладной. Наконец он сказал, что на сегодня хватит. А на самом деле в подвал ничего уже не лезло. Товары польские. На всех ящиках штемпель «Краков». Это такой город в Польше.
У Катарины рука с иглой застыла в воздухе. Все, затаив дыхание, смотрели то на кладовщика, то на Петра. Первым опомнился Петр:
— А откуда уважаемому ученику Матфею известно, что это товары покойного Цвишенцаля? — спросил он.
— Головка сказал моему папе. Он, мол, Головка, делает доброе дело, теперь все эти товары попадут к беднякам, которые пухнут с голоду. Он, понимаете ли, не может видеть, как страдает бедный люд. Папу это особенно взбесило — ведь такие спекулянты дерут втридорога, и кому-кому, а беднякам их товары, конечно, не по карману.
Когда Ученый с негодованием сказал, что такого прохвоста судить надо и что их дело об этом позаботиться, Уж воскликнул:
— На суд надеяться? Нет, дудки! На этот счет мы уже раз обожглись. The main thing is that we get the stuff![27]
— Есть ли у уважаемого ученика Матфея какой-нибудь план действий?
Кладовщик пожал плечами.
— Сегодня суббота, и, значит, Головка на собрании звездочетов. Окна в подвале заделаны толстыми чугунными решетками, как в тюрьме. Хотя бы одну придется выпилить, а на это нужно время. За два часа мы только небольшую частичку вывезем.
Было решено удовольствоваться хотя бы небольшой частичкой. К семи вечера в соседнем переулке стояли тачки. Не был забыт и напильник. Но и на этот раз все вышло не так, как, думали, действительность перевернула все их расчеты и планы.
На разведку был выслан Ученый. Это было его первое поручение, он очень волновался, и Уж пошел вместе с ним. Подвал находился на самом конце сплошь разрушенной улицы, выходившей в поле. Головка стоял в фургоне и проверял по накладной номера ящиков. Дорога здесь шла под уклон, и под передние колеса фургона были заложены деревянные клинья. В задней стенке открывалась двустворчатая дверь, на нее во всю ширину фургона накладывался болт. Ученый сразу же оценил положение.
— Давай запрем его, — шепнул он Ужу. — Если вытащить клинья, фургон сам покатится в поле.
Уж только рот разинул. Минуту спустя он закрыл его, глаза засверкали: до него дошло. Оба с двух сторон подкрались к дверям фургона и, став друг против друга, притаились. «Есть!» Уж поднял руку. «Давай!» Двери захлопнулись, болт гремя скользнул в железную скобу. Головка изнутри забарабанил в стенку:
— Отворите! Я здесь!
— That we know,[28]- хладнокровно ответил Уж.
Каблуками они выбили клинья. Больше ничего и не требовалось — тяжелая повозка медленно покатилась под уклон. Внутри неистовствовал Головка. Оба мальчика, держась за дышло, знаками подозвали товарищей, которые ждали их на окраине.
В поле дорога круче шла под гору. Трудно было удерживать такую махину — целый дом — посреди шоссе. Все налегли на дышло. Катарина бежала рядом и, прижав руки к груди, только охала шепотом:
— Святители-угодники! Святители-угодники!
Мальчики уже мчались, сломя голову.
— А теперь направо! — крикнул Петр и рванул дышло вправо.
Фургон быстро покатился по полю, засеянному овсом, и дальше, к выходившему на берег лесочку. Мальчики отскочили и бросились врассыпную. Фургон с ходу врезался в лесок и застрял в чаще деревьев. При этом разлетелось в щепки дышло да несколько молодых деревцев было вывернуто с корнем.
Головка неистово дубасил кулаками в стенку и вопил:
— Выпустите меня! Выпустите!
— Подождете до утра! — крикнул ему Уж. — А если вы сейчас же не заткнетесь, мы столкнем вас в воду. Еще и наплаваетесь.
Все кинулись назад, к складу. Уж не медля пристроился к оконной решетке — пилить, но Ученый с ласковой улыбкой объявил:
— Дверь открыта. Ключ торчит снаружи.
Мальчики работали всю ночь. Когда занялся новый день, товар был вывезен только на две трети. Этим решили удовольствоваться. Монастырский погреб был набит доверху.
Петр тотчас же известил обо всем капитана Либэна, указав и местонахождение Головки, и по пути домой занес письмо. Часов в десять утра четверо солдат прибыли в лесок и открыли фургон. Дюжий Головка, вытянувшись во весь свой двухметровый рост, лежал на полу фургона среди гор разбросанных товаров и храпел. Он выбился из сил и заснул. Солдаты прихватили его с собой.
(Следствие показало, что все тридцать семь членов общества звездочетов были материально заинтересованы в этом предприятии. Их всех арестовали. Цвишенцаль по выходе из заключения взялся за старое и поставил дело на более широкую ногу. Он заделался оптовиком, и на него работала целая шайка мелких спекулянтов.)
Поскольку нужда в городе приняла ужасающие размеры, ученики на ближайшем же заседании решили раздать все сразу. В течение нескольких дней они снабжали продовольствием значительную часть населения. В городе только и было разговоров, что об этом.
На сей раз капитан Либэн серьезно заинтересовался вопросом, кто же эти сорванцы, на несколько дней облегчившие американской администрации задачу прокормить население города. След был найден в лице солдата, которого Уж еще во время первого налета на склад Цвишенцаля увлек с поста своими рассказами об отце. Во всем Вюрцбурге только один человек сражался в Интернациональной бригаде. Имя его нетрудно было установить. Капитан послал вестового к фрау Бах, прося ее зайти к нему вместе с сыном.