Господин Тэкстэкс пришел в себя.
— Ну мы-то с вами всегда столкуемся. Мы ведь вроде, тэк-с, коллеги. — Он открыл синюю папку и сделал вид, что читает показания: — Тэк-с, значит, господин Беномен сказал вам: «Я еще расправлюсь с этим кровопийцей». Когда это было?
«Ну, меня ты не проведешь…» — Об этом я ничего не знаю. А если бы даже он и говорил что-нибудь в этом духе, мало ли кто что скажет. Никто не примет этого всерьез. Это скорее доказывало бы, что Молитора убил не он. Уж если кто…
— Ну и хитрец же вы… Так что вам все-таки известно по этому делу?
— Ровно ничего.
— А где вы сами были между половиной восьмого и без четверти восемь.
— Гулял.
— Где?
— По набережной.
— С кем?
— Один гулял.
— Вы можете это доказать?
— Было уже темно. Видел ли меня кто, не знаю.
— Плохо!.. Так или иначе, господина Молитора нашли мертвым в луже крови перед несгораемым шкафом, а известно, что ваш приятель, который ненавидел покойного по весьма понятным причинам, прямо оттуда направился к вам. Вы достаточно знакомы с нашей практикой и поймете, что в данных обстоятельствах я вынужден буду пока вас задержать. Надеюсь, вы не будете на меня в обиде… Как и я не обиделся на вашу шутку… Да, не более как через пять минут он был у вас. Не могли же вы ничего не заметить, волновался ли он, тэк-с, или вообще.
«Не мог он этого сделать», — подумал письмоводитель. И тут же припомнив, как Оскар запыхался, как был взволнован, сказал:
— Нет, он был как всегда.
— Ну, что вы мелете! Это по меньшей мере странно, невероятно даже… Тэк-с, идите-ка сюда! — кликнул он двух агентов. — И будьте, пожалуйста, любезны, особенно любезны с господином Видершейном. Мы ведь с ним старые знакомые. Чуть ли не друзья.
«Издевайся, скотина», — подумал письмоводитель и пожал протянутую ему господином Тэкстэкс руку. Наручники щелкнули.
— Только поаккуратнее, смотрите! Чтоб не было больно!.. Тэк-с, тэк-с.
Лицо письмоводителя опять побагровело. В дверях на него напал истерический смех:
— Он и палачу это говорит?
Агенты ухмыльнулись, а на губах господина Тэкстэкс, который тоже слышал слова письмоводителя, появилась довольная улыбка.
Следователь допросил уже четверых служащих виноторговой конторы, помещавшейся во втором этаже, и жену Оскара, и портного Фирнекеза, который время от времени только кивал или мотал головой, и много раз швейцарца-оружейника, но ни на шаг не продвинулся вперед.
Эксперты установили, что смерть Молитора наступила от удара тупым предметом в левый висок. Много ли было похищено денег и было ли вообще хищение, выяснить пока не удалось, поскольку записи в книгах велись как попало и вопреки всем правилам бухгалтерии.
Теобальд Клеттерер явился к следователю по собственному почину. Ему нужно дать важные показания.
— Я Теобальд Клеттерер, — воскликнул он в дверях и вступил в комнату как на театральные подмостки: без признаков волнения, как бывалый актер, он быстрым и уверенным шагом пересек большую комнату, вперив в следователя открытый взор.
Господин Тэкстэкс внимательно оглядел низкорослого загорелого человечка в ослепительно белой манишке, с чересчур пышным бантом вместо галстука и с мягкой широкополой шляпой в руках.
— Присаживайтесь, пожалуйста.
Но у Клеттерера это не было предусмотрено. Он остался стоять.
— Ключа я к тайне не принес. Но сердце мне повелевает за друга голос свой поднять. Мне этот шаг не легок был. И все же я пришел сказать: он не виновен!
— У вас как будто садоводство? Как должно быть приятно возиться в саду — особенно человеку, знающему свое дело.
— Мне шел четвертый год, когда я с ним сдружился. И он всегда был верен идеалу. Он человек незаурядный. Готов внести залог и взять его на поруки. Ему не вынести оков.
— Тзк-с, тэк-с… Не посоветуете ли вы мне что-нибудь, господин Клеттерер. Я тут в саду у себя посадил на одной грядке тельтоверскую репку. Да что-то она не всходит.
— Что вы, господин следователь! Рано еще! Слишком рано! Репка любит солнце, тепло. Нынче репка будет особенно нежная… Немыслимо, недопустимо, чтоб человек…
— Очень рад. Значит, вы думаете, что я репки все-таки дождусь.
Он с живостью поднялся со стула и проводил Теобальда Клеттерера до двери. Оба были одного роста.
— Будем надеяться, что я не заделал семена слишком глубоко, — донеслось еще до ушей секретаря.
— Тэк-с, вот мы и познакомились со всем квартетом. Славные люди! Просто-таки славные люди! И каждый в своем роде, — сказал он секретарю и снова в раздумье взял в руки плетку Оскара. Химический анализ плетки не показал ничего подозрительного.
— Приведите-ка снова господина Видершейна, а через десять минут — ровно через десять минут! — господина Беномена!
Письмоводитель улегся на койку лицом к стене и мысленно произнес то, что всегда произносил, когда слишком много бед разом обрушивалось на его голову. Этот брошенный всему миру вызов служил ему с давних пор лучшим снотворным, а после бодрящего сна все представлялось в куда более утешительном свете, и уже от одного сознания, что обе ноги у него целы и невредимы, он воскресал душой.
— Вот видите, от нас ничего не скроешь. Почему вы утаили, что ваш друг был очень взволнован, когда пришел к вам после убийства?
— Будешь взволнован, когда кусать нечего и все идет черт знает как! Для этого вовсе не обязательно убивать человека.
— Допустим. Но зачем вы тогда сказали, что он был как всегда? Не так уж я глуп, как вам кажется. Нехорошо, нехорошо, господин Видершейн! Да и не совсем для вас безопасно, вы ведь отвечаете за дачу ложных показаний.
— Он был, как всегда. То есть я уже не раз его таким видел. Не может он забыть своего трактира.
Внезапно лицо господина Тэкстэкс засияло — ни дать ни взять рождественский гусь на блюде.
— Может быть, ваш приятель хотел лишь переговорить о чем-нибудь с господином Молитором или о чем-то его попросить, а когда пришел к нему — дверь в квартире, по его словам, была отворена, — нашел его мертвым перед несгораемым шкафом. Тут он испугался, что подозрение падет на него, и сломя голову бросился к вам лишь затем, чтобы создать алиби. — Господин Тэкстэкс весь светился благожелательством и радостью, что так удачно вызволил Оскара из беды.
— Конечно, так оно могло быть. Но ведь он там не был, да и едва ли мог за такое короткое время там побывать. Он прямо из дому пришел ко мне.
— Давайте предположим, что все произошло именно так… Тэк-с, а теперь стойте спокойненько в своем углу и молчите.
— Тэк-с, тэк-с, господин Видершейн, значит, он был очень взволнован?.. Да, проверка все подтвердила, — продолжал он так, как будто бы уже полчаса говорил с письмоводителем на эту тему и не заметил, как ввели Оскара. — Мы отправили полицейского ровно в половине восьмого из дома господина Беномена к господину Молитору, заставили его пробыть там ровно столько, сколько нужно, чтобы прикончить дряхлого старика и прихватить кое-что из несгораемого шкафа, а потом он пробежал по уличке, по набережной и даже без восемнадцати восемь уже был у вас… Вам потребовалось на одну минуту больше, господин Беномен!
Белесая щетинка усов вздрогнула.
— А когда вы спросили вашего приятеля, отчего он так запыхался, что он вам на это ответил, господин Видершейн?
Письмоводитель словно с головы до ног налился крутым кипятком, он буквально онемел и успел только подумать: «Ах ты, лживая собака!»
— Может быть, вы шли туда без всякого намерения убить господина Молитора? Может быть, вы лишь в ходе беседы пришли в ярость? Тогда дело обстояло бы для вас благоприятнее.
— Боже мой, да я с ним и не разговаривал вовсе. Он лежал уже мертвый, когда я вошел.
— Тэк-с.
Письмоводитель вытаращил глаза.
— Сперва вы говорили, что вообще там не были, а теперь? Вы меня, видно, за дурака считаете. Нехорошо, нехорошо.
Господин Тэкстэкс обиженно вздохнул.
Держа в одной руке пачку векселей и судебных постановлений, а в другой — плетку, он спросил: