Он вывел из гаража машину и поехал в соседний городок, к дому на главной площади, где имелся почтовый ящик.
Страшась за Руфь, Иоганна тут же после разговора с нею на поляне под березами рассказала Мартину, в каком тяжелом состоянии ее подруга, и советовала быть поосторожнее. Руфь так прямо и сказала, что убежит и покончит с собой, если ей придется стать женой Мартина. С тех пор Мартин был начеку и вел себя так, как если бы питал к ней только дружеские чувства. Он по-прежнему работал в больнице. Главный врач, доктор Гросс, после упорной борьбы объявил, что, если Мартина уволят на том основании, что он приютил у себя Руфь Фрейденгейм, он, доктор Гросс, тоже уйдет из больницы. В Вюрцбурге не хватает врачей, и он не видит, кто бы мог заменить Мартина.
Руфь, Катарина и Уж, спрятавший в задний карман отвертку и складной метр, направлялись втроем к Иоганне. Ивовая листва, хоть она и стойкая и увядает последней, сильно пожелтела и уже густо усеяла траву. Стоял конец октября, и даже в ясную погоду солнце пригревало только в полдень. Ночи были холодные. Городские жители дрогли в своих подвалах.
Иоганна сидела на солнышке перед сарайчиком и чистила новые полуботинки капельками застывшего воска, которые еще оставались у нее от свечки Стива. Крем для обуви тоже был дефицитным товаром.
— А вы согрейте воск или даже растопите, дело лучше пойдет, — посоветовала Катарина. — Послюнить тоже хорошо. — Она улыбнулась, и на щеках у нее заиграли ямочки.
Прежде чем спуститься с Катариной к реке, Уж внимательно оглядел дверную раму, завешенную простыней. Руфь подсела к Иоганне.
— Что они там, примерзли, что ли? У нас и так времени в обрез, ведь мы хотим сегодня повесить дверь. Надо сперва мерку снять, а вдруг не подойдет.
Катарина пригорюнилась.
— Святители-угодники! Ну как же так? Забраться в беседку, снять дверь с петель и унести ее под самым носом у господина Шайбенкэза, да чтобы он нас не поймал!
— А думаешь, легко было стянуть у него комбинезон? Ведь он тут же сидел, у беседки, трубочку курил.
— Может, дверь ему самому понадобится, когда начнутся холода?
— Так он же не спит в беседке. Там и всего-то две стены осталось.
— Ушли! — обрадовалась Катарина. — Теперь можешь измерить.
Руфь и Иоганна скрылись в кустах. Разговор у них опять шел о Мартине. Чтобы испытать подругу, Иоганна рассказала ей наспех придуманную историю: будто у нее есть приятельница — прелесть что за девушка, — так вот она две недели пролежала в больнице и теперь без ума от Мартина. Но Руфь сказала спокойно:
— Хорошо бы у них что-нибудь получилось.
Уж наскоро обмерил дверной проем в Иоганнином сарайчике, вышину и ширину, а потом сложил свой метр и сунул в задний карман, как заправский плотник.
— Запомни: метр девяносто на восемьдесят. Если дверь Шайбенкэза слишком велика, придется ее обрезать.
Руфь и Иоганна прогуливались взад и вперед. Когда они опять подошли к сарайчику; Руфь спросила:
— Чему ты улыбаешься?
— У меня будет ребеночек.
— Правда? — Руфь крепко подхватила Иоганну под руку и после небольшой паузы сказала: — Вот и чудесно. Напиши ему об этом.
Иоганна покачала головой.
— Ни за что. — И вдруг у нее брызнули слезы. — Я слишком его люблю. — Она глубоко вздохнула. — Я была у доктора Гросса. Не могла понять, что со мной. И он осмотрел меня. — Она снова просияла. — Ах, Руфь, а вдруг будет девочка?
Перед сарайчиком они остановились, и Катарина, теперь полноправный член Тайного общества учеников Иисуса, не удержалась и все-таки сказала Иоганне:
— Сейчас еще ладно. А что будет зимой? Святители-угодники! Ни горсточки угля. И даже двери нет. — И она бросилась догонять своего спутника, который уже шагал по направлению к городу.
Но вдруг они услышали крики Иоганны и помчались назад. Два парня из отряда Шарфа остановились перед подругами: тот, что выманил у слабоумной крестьянки гуся, и его приятель. Руфь как раз поднималась с земли, куда швырнул ее один из этих бездельников. Он снова кинулся на нее.
— Я тебе такое пропишу, что ты рада будешь вернуться в свой бордель.
Уж был не из тех, кто стоит и смотрит на чужую беду. Хоть его и колотила нервная дрожь, он слепо, не рассуждая, ринулся в неравную борьбу. Противник кулаком сбил его с ног. Катарина отчаянно взвизгнула.
По тропинке приближался американский солдат. Оба молодчика пустились наутек и затерялись в кустах. Солдат посмотрел им вслед, потом неуверенно оглянулся на Руфь и Иоганну. Он вытащил из кармана письмо Стива, ибо Стив не решился писать по такому сомнительному адресу, как Ивовая пустошь, Сарайчик для коз, — и на ломаном немецком языке спросил Руфь, не она ли Иоганна.
Уж искоса поглядывал на Катарину, он уже не первый раз в ее присутствии терпел поражение. Они поспешили в город. Солдат заговорил с Руфью. Иоганна, опустившись на железную кровать, читала письмо Стива. Она перечитывала его снова и снова, из глаз ее неудержимо катились слезы, и плечи сотрясались от рыданий.
Молодчики из отряда Шарфа уселись на берегу. Они говорили о Петре: только он и мог предать Шарфа и Зика.
— Фрау Розенкранц — это новая хозяйка «Золотого якоря» — ушла на кухню свесить гуся, а я ждал ее в зале, у окна, и видел, как Шарф, Зик и Оскар сели в лодку. Петр тоже смотрел на них. Кроме него, там никого не было. На реке никто, конечно, не мог их видеть. Было уже совсем темно, да и в газете про это ничего не пишут. Значит, он выдал, больше некому.
— Возможно, — отвечал другой. — Но надо же быть такими ослами. Я бы на их месте ни за что не сел в лодку при постороннем, хотя бы он сто раз был членом нашего отряда. Сам Шарф прочел нам когда-то целую лекцию. И уж если придется вывести в расход этого щенка, нужно все сделать так, что комар носа не подточит, чтоб это был настоящий, стопроцентный несчастный случай. Я не согласен просидеть из-за него всю жизнь в каталажке. Надо хорошенько все обдумать.
Катарина, увидев шагов за сто достойную пару, потащила Ужа за кусты и, щадя его самолюбие, шепнула:
— У нас с тобой нет времени с ними связываться.
Уж для видимости рвался в бой, но она не отпускала его, улыбаясь в душе, как женщина, которая не хочет показать мужу свое превосходство.
Оба поспешили к оптику Шайбенкэзу. Его домишко стоял на Театерштрассе, сильно пострадавшей от бомбежки. За домом был небольшой сад, обнесенный кирпичной оградой и выходивший в тупик.
Учитель начальной школы Шарф сидел на отделанном под бронзу стульчике у прилавка. Он привел с собой приятеля, профессора Габерлейна. Оптик сказал:
— Сожалею, господин профессор! Оправу я на худой конец могу запаять, а новых стекол у меня нет. Ну, и что же дальше? — обратился он к учителю, по-видимому, крайне заинтересованный его рассказом.
— Как я уже говорил, сын вернулся домой мокрый, хоть выжми, и рассказал мне, как все произошло. Они хотели поменяться местами, и Оскар упал в воду. Ведь это не лодка, а скорлупка! Сын тут же нырнул за ним. Но было темно, где уж там его найти. А теперь из этого хотят состряпать дело чуть ли не об убийстве. Какие же тут могут быть основания? Кошмар какой-то!
Удостоверившись, что в лавку вошел еще один покупатель, Уж и Катарина обежали квартал кругом. Уж забрался в сад, а Катарина осталась караулить, сидя верхом на островерхой, крытой черепицей ограде. Вытащив из шарниров все восемь винтов, Уж подал дверь на стену ограды, а Катарина спустила ее на землю и сама спрыгнула следом. Взявшись с обеих сторон, они понесли дверь через весь город, словно носилки. Так они дошли до выгона. Уж крадучись пробрался к сарайчику. Кругом не было ни души.
Иоганна пошла проводить Руфь. Подруги сидели на поляне за сторожкой, и Руфь показывала Иоганне свои рисунки.
Мартин обнаружил в больнице залежи бумаги; на каждом листе размером пятьдесят на пятьдесят сантиметров была вычерчена температурная кривая какого-нибудь давно почившего больного — извилистый путь его страданий, приведший к смерти. На оборотах этих листов Руфь рисовала свои брызжущие жизнью пейзажи.