Ольга узнала, что Миколайчик вовсе не случайно остался в городе, что его оставили с поручением, что он, конечно, подвергался опасности, но коммунист он был совсем молодой и в городе мало кто знал об его партийной принадлежности. Ольга узнала, что, кроме партизанской войны, которая наносила такой урон фашистам в лесах, на железных дорогах и подъездных путях, — Миколайчик назвал эту войну «вторым фронтом», — по всем городам Украины ведется широкая и хорошо организованная партией подпольная борьба, — Миколайчик назвал ее «третьим фронтом». Миколайчик сказал также Ольге, что самое главное — это строжайшая конспирация и точное выполнение поручений руководства, потому что только таким путем можно обеспечить выполнение общего плана подпольной борьбы, предупредил ее, что никому, ни единому человеку в мире, не должна она открывать, что принимает участие в этой борьбе, и даже близких людей, желающих стать подпольщиками, не имеет права вовлекать в организацию без разрешения Миколайчика. Затем он сообщил Ольге, что еще сегодня, — он только не может сказать, где именно, в какое время и каким образом, — ее увидит секретарь райкома партии, потому что каждого нового подпольщика секретарь непременно должен увидеть лично. Ольга была совершенно ошеломлена, узнав, что в подполье есть, оказывается, даже райкомы партии, даже секретари райкомов и, верно, не по одному секретарю в райкоме, потому что Миколайчик назвал его «секретарем по кадрам».
Правда, Миколайчик тут же оговорился, что все эти «названия» и «термины» он употребляет «совершенно условно» — только для того, чтобы Ольге, непосвященной в подпольную терминологию, было все ясно. Да Ольге и не нужна была такая оговорка, она сама догадывалась, что так оно, наверно, и есть, и с нее было достаточно того, что она увидела за словами Миколайчика, независимо от терминологии, которой он пользовался. А увидела она, что захваченные врагом город, страна, народ не покорены, не прозябают, а живут в гигантском напряжении всех своих нравственных сил, что они не гибнут от наглых и жестоких притеснений, а борются, мобилизуя всю свою мощь, и, как всегда, как всю свою сознательную жизнь привыкла чувствовать Ольга, силу народную организует, ведет и поднимает большевистская партия.
Они быстро промелькнули, эти полчаса, когда они с Миколайчиком шли на стадион, — это были, несомненно, самые лучшие полчаса в жизни Ольги.
На стадионе Миколайчик посадил Ольгу на хорошее место в третьем ряду и попросил ее никуда не уходить до конца матча и ни в коем случае не пересаживаться на другое место. Затем он опрометью бросился в раздевалку, — до начала матча оставалось всего четверть часа и игроки обеих команд уже выбежали на поле, чтобы потренироваться перед матчем.
Как во сне, верней, как в легком опьянении, села Ольга на свое место. В голове у нее шумело, сердце замирало, внутренний жар сжигал ее. Она сидела на месте, указанном ей Миколайчиком, и озиралась кругом, почти ничего не видя. На стадионе было довольно много народу, все больше немцы, потому что сегодня с местными футболистами должны были играть футболисты какой-то немецкой команды. Но были на стадионе и местные жители — служащие гитлеровских оккупационных учреждений и всякие людишки, в которых с первого взгляда можно было узнать базарных торговцев и торговок. Рядом с Ольгой сел какой-то немолодой человек. Пожелтевшие от табака усы свисали у него на плохо выбритый подбородок, на носу криво сидели очки в железной оправе, кепка была совершенно засалена, старая синяя спецовка вся в пятнах от смазки и ржавчины. Это был типичный старый рабочий, явившийся прямо с работы, и такой же типичный болельщик, которых так много среди пожилых рабочих. Болельщик он и впрямь был от чаянный. Матч еще только начался, а он уже не мог усидеть спокойно на месте, то и дело вскакивал, размахивал руками, кричал игрокам слова ободрения и апеллировал ко всем соседям по поводу несправедливости судьи. Когда в ворота немецкой команды попал первый мяч, он так оглушительно закричал «ура», что Ольга отшатнулась, поспешно зажала уши и даже закрыла глаза. Когда она открыла глаза, то увидела, что сосед-болельщик очень смущен тем, что так напугал свою соседку. Он тут же стал извиняться, из вежливости перейдя чуть не на шепот.