— Я тоже так думаю.
— Я тоже так думаю, — повторила Ольга. — Как я счастлива, что и ты так думаешь. Как хорошо, что мы вместе. Нам грешно не быть вместе.
Я обнял Ольгу, и мы опять склонились на подоконник и положили головы на наши вытянутые руки. Пальцы наши сплелись, щеки наши касались и обменивались теплом, ветерок шевелил волосы Ольги, и они щекотали меня за ухом. Город перед нами за окном снова подергивался таинственным зеленоватым пологом, луна быстро катилась к горизонту, и тени удлинялись на глазах: тень от кустика на краю тротуара была уже как от высоченного кипариса, от углового двухэтажного домика падала тень горы, от двух столбов ложились две тени корабельных мачт. Город застыл в предутренней тишине. Он был как будто мертв. Но он не был мертв: мы с Ольгой сидели у окна, настороженные, напряженные, чуткие, и за каждым окном, за каждой стеной, под каждой крышей, — мы чувствовали это, мы знали это, мы верили в это, — тоже сидели люди, настороженные, напряженные, недремлющие.
— Как жаль, — сказала Ольга, — что среди нас троих нет ни одного члена партии.
Я вопросительно посмотрел на Ольгу.
— Понимаешь, — сказала Ольга, — дело не только в том, что нам легче было бы тогда установить связь, получить указания, верно действовать… — Она умолкла на мгновение и закончила, точно в смущении: — За этот страшный год я особенно почувствовала, как мне на каждом шагу нужна партия. Понимаешь? Для самоконтроля, для полноты ощущения, что я действую с народом и от имени народа… Ты не смейся!
— Я не смеюсь.
Ольга благодарно прижалась щекой к моей щеке.
— Ты понимаешь. Ну, пусть я не член партии, но я бы хотела, чтобы в нашей группе был хотя бы один коммунист. Как нам установить связь с партийным подпольем?
— Установим, — сказал я. — Вернее, с нами установят. Установит тот, кто руководил Миколайчиком. И сделает это через тебя, потому что руководство подполья тебя знает. А члены партии в нашей группе есть.
— В нашей группе?
— Инженер — член партии.
— Отец?
— Ты не знала об этом?
Ольга смутилась.
— Не знала, — тихо сказала она извиняющимся тоном. — Ты ведь знаешь, эти пять лет я не интересовалась его жизнью. Как хорошо, что он член партии! — вздохнула Ольга.
Я улыбнулся.
— В условиях войны ты можешь считать членом партии и меня.
— Ну, конечно…
— Полноправным членом партии, — повторил я. — Уже шесть месяцев, как я кандидат.
— Ты?!
Я почувствовал, что Ольга заволновалась.
— А через некоторое время, — сказал я, — ты тоже станешь кандидатом, а потом и членом партии. Я думаю, что «секретарь по кадрам» даст тебе рекомендацию…
Ольга опять положила голову на руки и прижалась щекой к моей щеке. Она умолкла, я тоже молчал, чувствуя, как щека ее наливается теплом.
Из окна потянуло предутренней прохладой. Луна скрылась за зубцами домов по ту сторону улицы.
— Кукареку! — запел вдруг где-то поблизости петух.
Это было так неожиданно, что Ольга вздрогнула и тут же засмеялась.
Петух пел. На просторах от Белого до Черного моря гремела война, только что затих гром воздушной бомбежки, город лежал замерший, — но петух пел. Утро приближалось, и петух пел, пробуждая мир.
В другом квартале откликнулся еще один петух. Из соседней улицы — третий. Вдалеке запел четвертый. Я никогда не думал, что в самом центре большого города может быть столько петухов и что загребущие руки грабителей еще не бросили их в суп.
— Ты представляешь себе, — сказал я, — в эту минуту петухи поют повсюду, от края до края нашей земли.
Я был счастлив. И знал, что Ольга счастлива. И знал, что она знает об этом. Мы шли в борьбе плечом к плечу. Какие разительные перемены произошли с нами за этот страшный год! Какие перемены ждут нас впереди? Останемся ли мы в живых, или погибнем на этом страшном, необычайном, но прекрасном пути? Уничтожить Фогельзингера с его планом разрушения города, привести Василину, договориться со старым слесарем, выйти вместе навстречу, когда будет возвращаться наша жизнь…
Я вздрогнул и внезапно проснулся.
В комнате стоял рассвет. Ольга склонилась надо мной и смотрела мне в лицо.
— Ты спал, милый… Ты долго спал.
Ее глаза светились радостью.
Я виновато улыбнулся.
— Спала ли ты? Отдохнула ли?
— Я смотрела, как ты спал, и отдохнула. Я была с тобой, милый.
Я хотел ее обнять, но она уклонилась. Небо розовело за четырехугольником окна, и Ольга, вся розовая в отблесках восхода, смотрела на небо задумчиво и рассеянно. Город лежал перед нами седой в синеватой рассветной мгле.