Вагоны как раз и привлекали внимание Князьковского. Он ходил вокруг них, внимательно оглядывая каждый. Один был без пола, другой — разбитый вдребезги, третий — опрокинулся вверх колесами. Наконец Князьковский остановился перед одним вагоном и удовлетворенно крякнул. Это был длинный красный пульман. Его крыша и три стенки были совершенно целы, не было только четвертой стенки: ее, видно, вырвало разрывом гранаты. Зато пол был совершенно не поврежден. Бросив еще раз на вагон удовлетворенный взгляд, Князьковский, насвистывая, направился к полю, по ту сторону станции.
На широком поле, сразу за железнодорожной насыпью, среди увядшей свекольной ботвы мелькало несколько веселящих глаз цветных косынок. Это девушки копали свеклу. Пока летал самолет и гремела стрельба, девушки отлеживались в ямах, но вот бой отгремел, и они снова принялись за свою работу.
Князьковский остановился на насыпи неподалеку от девушек.
— Эй, дивчата! — закричал он, приставив ладони как рупор. — Здоровенькi були, з п’ятницею!
— Дай боже здоровья! — откликнулось несколько звонких голосов.
— А почем за поденную работу берете?
— Не поденно, на своем работаем… на общественных буряках.
Девушки бросили работу и глазели на матроса. Некоторые подошли ближе. Одна из них уже шептала что-то смешное подруге.
— А то и на поденную стать можем! — фыркнул кто-то сзади. — По полфунта соли и на ваших харчах…
Князьковский, вынимая папиросы из кармана бушлата, сделал несколько шагов к ним. Взяв в рот папиросу, он достал спички.
— А ну, высеки огня которая-нибудь: видишь, одной рукой несподручно мне!
Бойкая девушка с черными глазами подбежала, взяла коробок и зажгла спичку.
— Ишь какая шустрая! — ущипнул ее Князьковский и положил спички обратно в карман. — А ежели для красноармейцев, то почем?
— Для красноармейцев, — ответила опять все та же бойкая, прыснув в уголок платочка, — только за одни харчи станем.
Князьковский почесал за ухом.
— А дешевле?
— Для красноармейцев, — ответила с достоинством высокая и статная молодица, — и на своих харчах станем. Бесплатно.
— Вот это по-нашему! — похлопал ее по спине Князьковский, потом вытянулся и откозырял. — Служу трудовому народу!.. Значит, договорились — и ваших нет! Нитка и иголка у каждой есть? А щетка и мел? А синька есть? Ну, пошли! Свистать всех наверх!
Когда через несколько минут Князьковский с группой девушек, вооруженных щетками, ведерками с разведенным мелом и мотками ниток, подошел к тому месту, где когда-то был театр, он застал актеров уже полностью готовыми к уходу. Смыв грим, сняв парики и свернув все лишнее в узлы, актеры как раз собирались двинуться. Нюся поддерживала раненого помрежа под руку.
Князьковский подходил, еще издали махая рукою:
— Аврал, братишки! — кричал он. — Свистать всех наверх! Кто из вас, товарищи актеры, рисовать разными красками умеет? А?
Актеры молчали.
Князьковский подошел ближе и остановился, деревяшка его вгрузла в песок.
— В чем дело? — подозрительно спросил он.
Все молчали. Говорить было не о чем.
— Дело в том, — наконец отозвалась Нюся, — что мы… что мы…
Богодух-Мирский величественным жестом забросил свой узелок на плечи.
— Пойдем искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок!
— Мы идем по домам! — наконец закончила Нюся.
Некоторое время Князьковский молчал. Молчали и актеры. Девушки прыскали в рукава.
— Та-ак, — наконец выдавил из себя Князьковский. — Так! Значит, поэт Шевченко зря, выходит, свои «Гайдамаки» писал. Для смеха барышням и кавалерам. И когда «Кары ляхам, кары» кричали, так это, выходит, бойцов просто на понт брали. По домам, а красноармеец пусть погибает себе без исповеди и спектакля. Вот какой, значится, ваш пролетарский театр! Давай сюда решето с яичками и яблоками, что тебе бойцы конной разведки от целой дивизии преподнесли! Давай, я их лучше на базар отнесу!
Помреж оттолкнул Нюсю и вышел вперед. Он вытянулся во фронт и приложил руку к гимназической фуражке.
— Товарищ комиссар, — рапортовал он, — разрешите доложить, я остаюсь в строю!
Актеры стояли растерявшись. Нюся кусала губы. Девушки пересмеивались.
И вдруг Нюся вскочила и подошла вплотную к Князьковскому.
— За что, — всхлипнула она, и спазма сдавила ей горло, — за что вы арестовали Риту Войнарскую? Вот скажите мне — за что?
Князьковский сверлил ее пронзительным взглядом, и взгляд этот, казалось, пронизывал девушку насквозь. Потом он побагровел и прохрипел своим простуженным голосом: