По окончании дуэта Коловратский поблагодарил «господина педагога за услаждение души» и крикнул своей ораве, чтоб убиралась вон из дому. Когда закрылась дверь за последним погромщиком, когда пьяный гомон растаял вдали и только гармошка еще звенела в прозрачном воздухе морозной ночи, — радостные возгласы наполнили дом. Все окружили отца, смеялись и плакали, жали ему руки, восхищались.
Фекла вышла во двор и, вернувшись, сообщила, что черная сотня не стала заходить в другие дома на гимназическом дворе и снова двинулась в город. Все, успокоившись, разбрелись по комнатам. В кухне снова принялись купать малышей и стирать пеленки.
Внезапно на улице прямо перед домом громко и многозвучно грянул марш. Мимо проходил военный оркестр.
Все растерялись, бросились к окнам. Никаких воинских частей в этом глухом полесском местечке никогда не стояло. Оркестр играл в быстром темпе, и звуки его как-то чересчур уж торопливо проплывали по улице. Три минуты — и они уже смолкли, оборвались за углом. Фекла, посланная на рекогносцировку, вернулась и взволнованно сообщила, что это с полковым оркестром во главе проскакал драгунский эскадрон, присланный в Стародуб на усмирение.
Старая Фекла разбудила Юру рано, до рассвета. В углу еще горела лампа, прикрученная и прикрытая зеленым абажуром. Все спали, спало несколько десятков человек, но тихое похрапывание со всех сторон только усиливало, углубляло сонную предутреннюю тишину. Спали везде, где кто примостился — на диванах, на стульях, прямо на полу.
Фекла на кухне помогла Юре одеться. Юра быстро умылся и через пять минут был уже готов. Это была Юрина маленькая тайная радость — каждый день, в сущности, без ведома и разрешения мамы, еще до того, как она встанет, Юра с Феклой успевали сбегать на базар. В одну руку Фекла брала кошелку, за другую цеплялся Юра и — вздрагивая от утренней прохлады, согретый первыми розовыми лучами солнца, вдыхая аромат ленивого рассвета, — он, счастливый, устремлялся в таинственный мир. И мир встречал Юру сияющий, влюбленный, радуясь его приходу. Фекла покупала хлеб, мясо, овощи и другие продукты на весь день.
— Сегодня — предупредила Фекла Юру — придется, верно, сбегать на базар два раза, а то съели все, что было в доме, и на кухне не осталось ни крошки. Одного сахару к утреннему чаю надо купить — высчитывала она — не меньше, как фунтов пять. А надо же еще чего-нибудь поесть людям!
Утро было темное — стоял дым и туман. Сильно пахло гарью. Но зарево нигде не окрашивало серого неба. Было тихо, и только далеко за городом в слободках надрывались псы.
Сразу за оградой гимназического сада их встретило первое пожарище. На месте сапожной мастерской — «принимаеца заказов и починки» — осталась одна труба; на земле лежало несколько обгорелых балок и валялась битая посуда. Фекла с Юрой повернули за угол, на улицу, которая шла прямо к базару.
То, что Юра и Фекла увидели, было и удивительно и жутко. По обе стороны дороги, ровной, аккуратной и припорошенной чистым белым снегом, чернели страшные, чудовищные пепелища. Они курились еще серым, пепельным дымком, иногда то здесь, то там с коротким треском взлетала искра и сразу же гасла в дыму и тумане. Кучи углей, обгорелые столбы, опаленные огнем стропила и две шеренги — вдоль улицы по обе стороны — закоптелых кирпичных труб, — это было все, что осталось от нескольких десятков домов. Домики были деревянные и почти все сгорели дотла. Исковерканные кровати, умывальники, ведра, подсвечники и другая мелкая металлическая утварь — это было все, что осталось от домашнего скарба погорельцев. В домишке рядом с колодцем почему-то не сгорела задняя стена, и на ней висела уцелевшая, только чуть закопченная картина в золотой багетной раме — медведи в лесу Шишкина. Кое-где по пожарищам бродили люди — должно быть, несчастные обитатели их — и разгребали дымящиеся кучи пепла и мусора. Другие сидели у дороги на сундучках и узлах — очевидно, все, что удалось спасти от огня, — и молча смотрели на то, что недавно было родным домом. К их ногам жались дети и собаки…
Фекла охала, крестилась и тащила Юру поскорее прочь. Было тяжело дышать — дым забирался в легкие, во рту горчило, пепел разъедал глаза.
На углу, где сгоревшая улица выбегала на базарную площадь, стоял первый каменный дом. Он уцелел от пожара. Но стекла были разбиты, а двери и рамы выломаны. Железная вывеска «Писчебумажный магазин» лежала на земле, изогнутая и в нескольких местах пробитая. Окна и двери магазина глядели черными провалами. В магазине не осталось и нитки. В дверях, поперек высокого порога, раскинувшись в сладком сне, крепко прижимая к груди фуражку с красным околышем, навзничь лежал Дворянин. Лицо и половина рыжей бороды были у него ярко-зеленого цвета. Пустая бутылка из-под чернил лежала тут же рядом, окрасив зеленью снег и камни.