— Если б нам масло да творог, — фыркнул Стах, — так и вареников наварили бы. Одна беда — муки нет… Хлопцы! — даже присел он вдруг в приливе удали и вдохновения. — А что, если нам сейчас устроить облаву? Снимем спекулянтов и перебросим мешочки к нам, в летучку Красного Креста? Ей-богу! У нас же одиннадцать винтовок! Пускай больные компоту похлебают! Ваня? Зиновий? Козубенко? Хлопцы?
Козубенко сдвинул шапку на затылок и широко улыбнулся. В глазах его загорелся азартный огонек.
— Хлопцы! — подхватил он быстрым шепотком. — Бери винтовки! Выскочим сразу, побежим вдоль вагонов, затворами будем щелкать, а главное — шум поднимай на всю округу! Санитары! — Сыч, Лелека, Черногуз, Боцян, Макар и Сербин окружили его. — Вы организуйте гимназистов: будете таскать мешки к нам в летучку! Ты, Макар, займись этим.
Толкаясь и пересмеиваясь, все поскорее кинулись из вагона. Но Козубенко вдруг остановился.
— Стоп! — крикнул он. — Поправка! Пусть таскают, спекулянтское отродье, сами. Вы только присматривайте. А гимназисты… Гоните гимназистов из вагонов… Пускай разбирают лопаты. С лопатой на руку оцепить весь эшелон. Товарищ Сыч, организуйте из гимназистов плотную цепь вокруг эшелона.
— Слушаю, господин рабочий! — вскочил и откозырял Сыч. — А, разрешите доложить, коли-ежели который вздумает пуститься наутек?
— Пусть замахиваются лопатами! Только не бить!
— Слушаю! Будет сполнено, господин рабочий!
Через три минуты отчаянный крик пронзил туман.
Одиннадцать вооруженных винтовками хлопцев вынырнули вдруг с обеих сторон поезда и побежали вдоль вагонов, щелкая затворами.
— Слезай! Слезай! Слезай! — кричали они. — Сбрасывай мешки! Облава!
Сквозь дождь и туман казалось, что их не одиннадцать, а целый батальон. Тем более, что рядом, с соседних путей, несся такой же отчаянный и угрожающий вой: сотня гимназистов, обступив эшелон кольцом, размахивала лопатами и верещала на разные голоса.
На крышах поезда поднялся переполох, пошла суматоха. Спекулянты вскакивали, пробовали скрыться, бежать. Но напрасно — кто прыгал на пути с мешком за плечами, сразу же наталкивался на занесенную для удара длинную лопату. Он бросался дальше, но и там вырастала фигура с лопатой. В тумане, в панике никто и не подумал, что это лопаты. Это были винтовки. Целый полк окружил поезд со спекулянтами! Сыч бегал вдоль цепи и орал охрипшим пропитым солдатским голосом:
— Цепь! Слушай мою команду! С правого фланга! По спекулянтам — товьсь!
Для большего эффекта Козубенко выстрелил разок в воздух. Выстрелить захотелось каждому, и пальба загремела со всех сторон.
Люди, котомки и мешки посыпались с буферов и крыш на насыпь и шпалы. От мешков с мукой вздымались облака белой пыли. Связки сала шлепались, как тесто, на пол. Узлы сухих слив, груш, яблок с треском ударялись об рельсы. Соль шуршала в заскорузлых, тяжелых мешках. Макар, Сербин, Лелека, Черногуз и Боцян подталкивали растерянных, перепуганных спекулянтов в спины и подгоняли их, свирепо и властно покрикивая, к стоящей рядом летучке. Уже десятки мешков громоздились в дверях теплушек.
Козубенко передал команду Зилову, а сам во весь дух помчался на блокпост. Надо добиться, чтобы открыли семафор или чтобы дежурный агент отправил летучку на боковой запасный путь как можно скорее и подальше от этого места. Спекулянты могут опомниться, оглядеться и броситься в бой за свое барахло. Следом за Козубенко бежал и Тихонов — ругаясь на чем свет стоит, призывая громы и молнии на головы зарвавшихся мальчишек. Но его, члена рабочего Совета, знали на железной дороге все, и надо было спасать положение, воздействовать своим авторитетом на дежурного. В конце концов дал же ему рабочий Совет неограниченные полномочия…
Возле одного из вагонов сбилась кучка людей. Несколько перепуганных спекулянтов, несколько гимназистов с лопатами, и — с винтовками — Золотарь, Пиркес и Стах. Стах стоял в середине круга, весь собравшись в комок, кепка сдвинулась на лоб, винтовка в его руке дрожала. Напротив Стаха, слегка побледнев, засунув руки в карманы добротной шинели, над двумя узлами стоял его брат, Бронька Кульчицкий. Он возил соль и сало из Бирзулы в Волочисск, там продавал польским контрабандистам, покупал какао и камешки для зажигалок, вез в Киев и брал за них серебряные портсигары и золотые пятерки. Сейчас, когда кругом чуть не каждый день происходили перевороты, связываться с какой-нибудь армией не имело для Броньки никакого смысла. Бледность уже сошла с его лица, и он начал нахально ухмыляться.