непривычному», позволявшей рассчитывать, что настоящий испытатель во всем
разберется и
27
все освоит, как говорят, па ходу: и ночной полет, и стрельбу в воздухе, и вообще
все, что там еще понадобится. Возможно, сыграло свою роль и другое
обстоятельство: с началом войны резко сузился круг летно-испытательной
работы.
Сузился, наверное, по многим причинам. Но, в частности, я думаю, и потому, что трудно было нам всем тогда, в самом начале войны, представить себе, насколько долго она продлится! В своих воспоминаниях Маршал Советского
Союза А. М. Василевский, возвращаясь к словам Сталина, высказавшего в ноябре
1041 года уверенность в том, что война продлится «еще несколько месяцев, полгода, годик наконец, и гитлеровская Германия рухнет под тяжестью своих
преступлений», отметил, что эти надежды оказались неоправданными: «Да, мы
все страстно желали этого, но действительность была суровее и прогнозы не
подтвердились.. »
Так или иначе, представление о возможной продолжительности войны было
у большинства из нас весьма заниженное. А отсюда в некоторых головах, по-видимому, возникла мысль, что, мол, успеем отвоевать с той техникой, какая
есть; заниматься ее усовершенствованием или, тем более, созданием новой —
особого смысла не видно... Разумеется, ход приведенных рассуждений я сейчас
несколько схематизирую, но тем не менее факт остается фактом: размах летных
испытаний в начале войны резко сократился.
Правда, в интересах истины следует сказать, что подобное положение
длилось недолго. Уже осенью сорок первого года возобновилась интенсивная
испытательная работа. Оказалось необходимым в срочном порядке выяснить
очень многое: почему летные данные самолетов в боевой эксплуатации хуже, чем
у опытного образца, и сколько километров в час скорости съедает открытый
фонарь кабины летчика, и чем отличаются характеристики винта с деревянными
лопастями от характеристик винта с лопастями из дюраля, и многое, многое
другое. За каждой из этих проблем стояла живая, далеко не радостная в те месяцы
военная действительность. Деревянные лопасти понадобились потому, что мы
потеряли большую часть металлургических заводов, производящих «крылатый
металл» — дюралюминий. С открытыми фонарями фронтовые летчики летали не
по безграмотности и не по косности характера,
28
а потому, что иначе невозможно было обеспечить себе круговой обзор, нужный в
воздушном бою не в меньшей степени, чем скорость.. Война заставила
разгрызать все эти твердые орешки, а по прошествии некоторого времени
потребовала и новых типов самолетов — так родились знаменитые впоследствии
Ла-5, Як-3, Як-9, Ту-2.
Но все это было потом.
А в начале войны действительно не было у нашей авиационной
промышленности задачи более важной, чем форсирование серийного выпуска
«яков», «мигов», «лагов», пикировщиков Пе-2 и особенно штурмовиков Ил-2.
Это был, без преувеличения, вопрос жизни или смерти. На его решение и были
брошены все силы и средства. Заводы энергично набирали темпы выпуска
боевых машин, но самолетов — прежде всего новых типов — все равно не
хватало: у противника их было гораздо больше, чем у нас.
Самолетов не хватало!.
Стремление найти выход из этого положения, помнится, вызвало к жизни
множество инициативных предложений. Конечно, далеко не все эти предложения
заслуживали серьезного рассмотрения, но всегда были продиктованы искренним
желанием помочь делу.
Передо мной лежит очень показательный в этом смысле документ — сейчас
уже архивный — письмо заместителя начальника штаба нашего корпуса
полковника Кобяшова командованию, написанное в августе 1941 года. Кобяшов
предлагал, чтобы усилить наши Военно-Воздушные Силы.. возобновить «как
временную меру» выпуск снятых с производства устаревших истребителей И-16.
В письме этом много удивительно наивного, начиная хотя бы с предложения
выпускать И-16, «одновременно усиливая темпы производства новых типов
самолетов», будто у нашей авиапромышленности, направившей все свои ресурсы
на налаживание производства этих самых новых типов, оставались в то время