прорезаться тревожные симптомы. Донесшийся издалека вой сирен
свидетельствовал о том, что объявлена воздушная тревога — теперь, после
введения строгого порядка в этом деле, посчитать ее снова ложной было трудно.
Справа, в том месте небосклона, под которым угадывалась Москва, нервно
закачались узкие белые столбы прожекторов. Еще западнее задрожал неясный
отблеск какого-то зарева — там. в нескольких десятках километров от нас, находились сплошные прожекторные поля, прикрывавшие подступы к Москве с
наиболее угрожаемого направления, — как ни мало существовала Московская
зона ПВО, но ее командование во главе с генералами М. С. Громадиным и Д. А.
Журавлевым, полковником И. Д. Климовым и другими командирами, да и все
входившие в состав Московской зоны части времени за прошедший месяц зря не
теряли.
Прошло еще несколько минут — и над Москвой яркими звездами засверкали
вспышки разрывов, издали похожих на невинный фейерверк. До ушей донеслось
какое-то потрескивание — расстояние приглушало грохот стрельбы.
Это открыла заградительный огонь зенитная артиллерия Москвы.
37
Зенитная артиллерия Москвы открыла заградительный огонь!
Значит, враг где-то близко, рядом! Где же он?
Но разобраться в происходящем я не успел. Из темноты, окружавшей мой
самолет, вынырнула человеческая фигура, быстрыми шагами, почти бегом, подошла к машине и просунула голову ко мне в кабину. Наш командир — это
был он — положил мне руку на плечо и каким-то очень неофициальным, неожиданным в такой обстановке и вообще мало свойственным ему тоном
сказал:
— Марк, надо лететь!..
Не буду утверждать, что в тоне моего ответа бодро гремела оркестровая медь.
Что ни говори, а пришлось за несколько секунд пересмотреть все установившиеся
воззрения по вопросу о том, к чему я готов, а к чему не готов. Но так или иначе, если не тон, то содержание моего ответа, видимо, удовлетворило нашего
начальника, потому что он тут же, уже нормальным «командным» голосом
приказал:
— Высота три — три с половиной тысячи метров. Центр города Москвы.
Ниже двух с половиной тысяч не спускаться: там привязные аэростаты
заграждения. Обнаружить противника. Атаковать. Уничтожить!
Он не успел еще договорить, как механик, не дожидаясь моих распоряжений, протянул руку в кабину и несколькими движениями рукояткой заливного шприца
отправил в мотор порцию бензина, нужную для запуска.. Шипение сжатого
воздуха из баллона. . Лениво, толчками проворачиваются невидимые в темноте
лопасти винта. . Лапки зажигания на «включено».. Кнопка вибратора. . Мотор
дает вспышку, другую — и начинает работать. Добавляю ему газу, чтобы
прожечь после стоянки свечи, и сталкиваюсь с сюрпризом. Первым из, увы, достаточно обширной серии сюрпризов, с которой мне пришлось столкнуться в
эту ночь.
Итак, первый сюрприз: из выхлопных патрубков мотора бьют здоровенные, полутораметровые, слепящие летчика синие хвосты пламени. А надо сказать, обзор из МиГ-третьего был и без того не богатый: глубокая посадка летчика в
кабине, низкий козырек, массивный и высоко задранный вверх капот мощного
мотора. Все это было нужно — иначе большой скорости не получишь, — но
улучшению обзора как на земле, так и в воздухе отнюдь не способствовало.
Оставалось смотреть
38
под углом к направлению полета — вперед-влево и вперед-вправо — между
мотором и крылом. Днем мы так и поступали. . Но что делать сейчас? Надо было
что-то придумывать, причем придумывать незамедлительно: на взлете МиГ-3, как я уже говорил, для поддержания направления требовал от летчика действий
весьма решительных. Упустить же направление означало создать такие боковые
нагрузки на шасси, которых оно могло не выдержать. Тогда в лучшем случае
авария, если не катастрофа.
В пятидесяти метрах от меня запустился мотор соседнего «мига», в котором
находился Якимов. Наверное, сейчас он ошарашен тем же, чем я.
Издавна принято в затруднительных случаях возводить очи к небесам. Чисто
рефлекторно я сделал то же самое и. . увидел звезды. Вот оно — решение! На
взлете буду смотреть не столько вперед, сколько вверх. Так сохраню
направление, взлечу, а там — когда окажусь в воздухе — видно будет!