Собираюсь уже взлетать, как внезапно в кабину просовывается еще одна
голова: мой друг, в то время еще совсем молодой летчик Леонид Иванович
Тарощин торопливо обнимает меня, взволнованным голосом желает удачи в бою
— и в ту же секунду исчезает за бортом машины.
Перед тем как опустить на глаза очки, кричу механику:
— Скажи ребятам: на разбеге, чтоб не слепило, смотреть поверх капота, на
какую-нибудь звезду! Понял?
Механик кивает и по моему взмаху рукой отскакивает от машины в сторону.
В сущности, мой совет — что-то вроде первого обмена опытом. В эту ночь все
первое: первый ночной полет на «миге», первый боевой вылет, первая встреча с
противником. . Впрочем, противника пока нет. До него предстоит еще добраться.
Плавно увеличиваю газ. . Показания приборов в норме. . Отпускаю тормоза. . Не
спуская глаз с намеченной только что звездочки, удерживаю самолет от разворота
вправо (кто это придумал выражение «путеводная звезда»? Молодец! Очень
точно придумал). . Ручку потихоньку or себя — все делаю почти на ощупь. . Так, достаточно.. Два-три легких толчка — и я всем телом чувствую отделение
машины от земли. Конвульсивно вздыхаю, — оказывается, во время разбега я
задержал
39
дыхание. . Осторожно переношу левую руку с сектора газа на рукоятку шасси, быстро поворачиваю ее — и по импульсу всего самолета вперед, на увеличение
скорости, чувствую, что шасси убралось. Правильно, вот и сдвоенный хлопок
закрывающихся створок по брюху фюзеляжа. Ничего. Все в порядке: взлетели!
Оказывается, МиГ-3 прекрасно взлетает и в темноте.
Круто набирая высоту, разворачиваюсь в сторону, где должна быть Москва, и
чувствую, как меня бросает в холодный пот от того, что я увидел.
Москва была в огне.
Москва — в огне!
Кто из нас всего месяц назад мог иначе, как в кошмарном сне, представить
себе что-нибудь подобное? В нас прочно, как нечто само собой разумеющееся, успело впитаться представление о будущей войне: только «малой кровью» и
только «на чужой территории»...,
Вскоре мы узнали, что любая паршивая зажигательная бомба—«зажигалка»,
— особенно на фоне окружающего затемнения, дает такое зарево, будто горит по
крайней мере целый квартал. Внешний эффект от ночного пожара, к счастью, несравненно больше, чем реальный вред от него.
В ночь первого налета гитлеровской авиации на Москву, как нам через день
рассказали представители штаба ПВО, во всем городе возникло всего четыре по-настоящему серьезных пожара. А тысячи сброшенных противником «зажигалок»
были своевременно потушены москвичами, дежурившими на крышах и во дворах
своих домов. Выяснилось, что домовый актив способен не только на то, чтобы
придираться к соседу, закурившему папиросу или вышедшему на улицу в белой
рубашке.
Правда, мне так и осталось не совсем ясно, кто же главным образом тушил
зажигательные бомбы: те, кто делал замечания за нарушения режима
светомаскировки, или те, кому эти замечания адресовались.
Скорее всего — и те и другие вместе! Многое, очень многое во
взаимоотношениях и жизненных позициях людей было решительно сдвинуто
войной (хотя, что еще более удивительно, очень скоро вернулось на исходные
позиции, когда война осталась позади).
Но, подходя в ту памятную ночь к Москве, я ничего
40
о том, как выглядят горящие «зажигалки», еще не знал. Я видел множество ярких
огненных точек, сливающихся в отсвет сплошного зарева. В голове мелькнули
ассоциации с той, первой Отечественной войной 1812 года, когда тоже
разгорелся пожар московский. Но то был другой пожар — и другая Москва!
Вид горящей столицы мгновенно привел меня в то душевное состояние, с
которым люди идут на таран.
То же самое — и притом в очень сходных выражениях — говорили потом
мои товарищи, совершившие боевые вылеты в ту ночь: Байкалов, Якимов, Шевченко, Федоров. Повторяю: трудно назвать другое время, когда помыслы, устремления, восприятие окружающего у самых разных людей совпадали бы так
точно, как во время войны.
Приблизившись к городу, я обратил внимание, что хотя большинство
прожекторов продолжали беспорядочно (вернее, мне казалось, что беспорядочно) шарить по черному небу, некоторые из них, сгруппировавшись по три или по
четыре, построились в четкие пирамиды. Они держали в скрещении своих лучей