— Евгений Павлович, чтобы судить, я вам советую побывать в балете.
Очень спокойно сказал. Я ответил:
— Ну а что там? Голые бабочки прыгают. А он говорит:
— Евгений Павлович, это заблуждение. Объясняется тем, что вы не видели.
Я понял, что сходить в балет нужно. И с тех пор отношусь к этому виду
искусства с большим уважением и любовью.
Поражал он всех вокруг своей интеллигентностью и интеллектом!»
Не все в приведенных здесь воспоминаниях Е. П. Смирнягина относится
именно к ферганскому периоду его знакомства с Арцеуловым (посещение балета, например, состоялось явно позднее, в Москве или другом городе, более крупном, чем Фергана). Тем не менее эти воспоминания хочется привести почти без
515
сокращений как драгоценные свидетельства одного из немногих очевидцев, общавшихся с Константином Константиновичем и по службе, и в домашней
обстановке. И снова мы убеждаемся: умел, очень умел Арцеулов всегда и везде
оставаться самим собой. Ни к кому не подлаживаться. Не искать расположения
кого бы то ни было, «подгоняя» собственные высказывания под предполагаемое
мнение собеседника.
Тысячи километров отделяют Среднюю Азию от Крыма. Однако душевная
привязанность к планеризму, к парению не оставляла Константина
Константиновича нигде. И в Средней Азии он с великим вниманием и
удовольствием наблюдал за орлами, как они парят, снижаются, а потом, не махая
крыльями, опять набирают высоту. И говорил при этом В. А. Эмерику: «Вот
смотри, Виталий! Воздушные потоки! Вот как нужно летать».
Осенью 1928 года в ознаменование 10-летия Красной Армии К. К. Арцеулов
получил почетный подарок — портсигар с надписью: «Стойкому защитнику
пролетарской революции — от Реввоенсовета СССР».
А летний сезон i 929 года — почти до шестого слета планеристов в
Коктебеле, в котором, как мы знаем, он тоже успел принять участие и где
испытывал планер Королева и Люшина, — Константин Константинович
проработал в Сибири. Проводил съемку Курганской и Омской областей. На этот
раз на К-4 — пассажирском самолете конструкции К. А. Калинина, специально
модифицированном для аэрофотосъемки.
В этой экспедиции Арцеулову снова сопутствовал Эмерик. Он рассказывает, что улетали они в тот год из Москвы в середине мая, но погода, обычно в это
время уже достаточно хорошая, на сей раз подвела. Облачность по мере
продвижения па восток все больше снижалась, прижимала к земле и в конце
концов где-то неподалеку от станции Есино слилась с поднявшимся приземным
туманом. Пришлось, хотя и самолет и мотор были в полном порядке, садиться
вынужденно. При посадке был незначительно поврежден винт, но его быстро
заменили и, как только погода чуть-чуть улучшилась, полетели дальше, к месту
назначения.
Сейчас, когда отказ двигателя или какой-нибудь самолетной системы
представляет собой событие чрезвычайной редкости, а современная
навигационная и радионавигационная аппаратура позволяет уверенно ле-516
теть по маршруту в облаках или за облаками, читаешь о трудностях, сопутствовавших летной работе в те далекие годы, о бесконечных отказах
материальной части, вынужденных посадках, полной зависимости авиации от
погоды с двояким чувством. С одной стороны, видишь несовершенство
тогдашней техники. А с другой — высокое совершенство летчиков! Их
блестящее мастерство, упорство, силу воли, благодаря которым они все-таки
вопреки всем трудностям летали, и в конечном счете заложили основу
дальнейшего прогресса Воздушного флота.
Без той, теперь такой далекой от нас авиации не могло бы быть авиации
современной.
Работу Арцеулова на аэрофотосъемке в 1930 и 1931 годах имел возможность
наблюдать Леонид Леонидович Селяков, в то время еще совсем молодой человек, впоследствии видный авиационный конструктор, один из ближайших
сотрудников А. Н. Туполева, В. М. Петлякова, В. М. Мясищева.
В 1930 году Л. Л. Селяков окончил школу и поехал к отцу — главному
инженеру «Аэрофотосъемки» Л. Я. Селякову, находившемуся тем летом, как
обычно, в одной из экспедиций, на Дону.
«Основным летчиком в экспедициях отца, — пишет в своих воспоминаниях