газ. Наконец-то исчезают так надоевшие мне языки пламени из выхлопов. Ручка
добрана до конца на себя — колеса мягко толкаются о землю и устойчиво бегут
по ней, благо на посадке МиГ-3 склонности к прыжкам не имел: как коснется
тремя точками аэродрома, так и вцепится в него.
Уже на пробеге перед моими глазами внезапно возник какой-то зеркально
сверкающий серебристый диск. Здравствуйте! Только я успел порадоваться
расставанию с пламенем выхлопов, как, пожалуйста, опять ничего впереди не
вижу! В чем дело? Оказалось, это посадочный прожектор, оставшийся сейчас
сзади-сбоку от меня, подсветил тыловые, обращенные к летчику, поверхности
лопастей винта, сделанных из светлого алюминиевого сплава. Сливаясь во
вращении, они и дали эффект сплошного круглого зеркала на добрых три метра в
диаметре. Очень скоро тыловые поверхности лопастей винтов на всех самолетах
стали окрашивать черной матовой краской — еще один урок войны.
Сколько их ждет нас впереди?
Трудно было подсчитать общее число бомбардировщиков, участвовавших в
первом налете на Москву. Первоначально названная цифра — около ста
пятидесяти самолетов — в ходе уточнения возрастала. В конце концов, сопоставив донесения наших наземных постов и показания пленных летчиков со
сбитых машин, остановились на наиболее близкой к действительности цифре: двести — двести двадцать самолетов.
57
Двести двадцать самолетов!
Но всего через сутки, во втором налете, на Москву было брошено почти
столько же бомбардировщиков!
— Ну и силища все-таки! Неужели они так и будут каждую ночь приходить
по двести с лишним штук? — с тревогой спросил один из наших летчиков.
Никто не ответил ему. Как говорится, не было данных.
Но будущее показало, что надолго их не хватило: в дальнейшем
интенсивность налетов фашистской авиации на Москву пошла по нисходящей, причем достаточно резко.
. .Несколько летчиков нашей эскадрильи выполнили свои первые в жизни
боевые вылеты в ту первую ночь.
А Матвей Карлович Байкалов успел слетать даже дважды: его механик Г. И.
Букштынов умудрился при свете карманного фонарика осмотреть вернувшуюся
из боя машину (это не так просто: пробоина может быть крошечной по величине, но решительно угрожающей безопасности полета), заправить ее бензином и
маслом, зарядить сжатым воздухом, помочь оружейным мастерам во главе с А.
А. Ермолаевым пополнить израсходованный боекомплект пулеметов — и
выпустить истребитель в повторный вылет.
И вылет этот оказался весьма результативным. Капитан Байкалов атаковал
тяжелый бомбардировщик противника и повредил его винтомоторную группу
так, что тот с неполностью работающими двигателями на малой скорости
потянулся восвояси, не успел перелететь линию фронта затемно и был добит
фронтовыми дневными истребителями.
Мне уже приходилось писать о М. К. Байкалове и о том, как он воевал на
Калининском фронте в первую военную зиму (там он, кроме всего прочего, отличился тем, что, возвращаясь после выполнения задания с израсходованным
боекомплектом, встретил «Юнкерса-88» и сбил его единственным оставшимся
реактивным снарядом — эрэсом), как он испытывал после войны вертолеты и
другие летательные аппараты самых различных типов и как в одном из полетов
его настигла ранняя смерть. Многое успел сделать в своей недолгой жизни этот
человек. Боевое же крещение он получил в ту самую памятную нам ночь первого
налета фашистской авиации на Москву.
58
Заместитель командира эскадрильи майор Шевченко вылетел в бой на
«Чайке» (И-153), потому что в подготовленном для него «миге» обнаружилась
какая-то неисправность, устранить которую ночью не удалось. Шевченко, недолго думая, сел на резервную «Чайку» и ушел в сторону зарева над Москвой.
Прошло сорок минут, пятьдесят, час с момента его вылета, а он все не
возвращался.
Когда я приземлился, зарулил на место, вылез из машины, поблагодарил
механика и оружейного мастера и явился доложиться на командный пункт
эскадрильи — в землянку, вырытую тут же, на краю летного поля, — там как раз
начинали поглядывать на часы: «Где же Шевченко? Вроде бы ему уже пора. .»