переносном, сколько в буквальном смысле слова — успехом. На затемненной
земле Подмосковья фашистские летчики высмотрели несколько параллельных
рядов вытянутых ровных блестящих полосок. Места для сомнений не оставалось: конечно же это не что иное, как остекление крыш цехов какого-то большого
промышленного предприятия! Бомбы были сброшены, легли точно и разнесли. .
Томилинскую птицефабрику, вольеры которой, на свою беду, имели такую
«промышленную» окраску крыш. Разнесли в пух и прах! Причем в пух даже в
большей степени, чем в прах: несколько дней обезумевшие от бомбежки куры, отчаянно кудахча (я же говорил, что успех был шумный), в полной панике
носились по окрестностям Томилина.
Редкие, очень редкие экипажи немецких бомбардировщиков проявляли такое
упорство, как, например, летчики того «Юнкерса-88», который в один из
октябрьских налетов прорвался в город и точно положил тяжелую
тысячекилограммовую бомбу у Ильинских ворот, в то самое здание Московского
горкома партии, которое было его целью.
Бывший в то время председателем Моссовета В. П. Пронин вспоминал об
этом: «Члены бюро МГК партии слушали доклад командующего Московским
военным округом генерала Артемьева о защите города на ближних подступах, когда началась стрельба зенитных орудий. Я связался по телефону с
командующим ПВО и спросил о причинах стрельбы. «Над городом летает один
немецкий самолет», — ответил генерал Журавлев. В соответствии с
постановлением Государственного Комитета Обороны при налете одного-двух
самолетов в городе воздушная тревога не объявлялась. Не успел я, однако, положить трубку, как раздался грохот, здание словно подскочило, вылетели
оконные переплеты и двери, с потолка и стен обрушилась штукатурка. Здание
горело.. »
Подавляющее же большинство бомб сбрасывалось, повторяю, неприцельно и
ложилось очень не густо — вдалеке друг от друга. Едва ли не единственное ис-65
ключение — бомбы, попавшие дважды, с интервалом в несколько дней, в одно и
то же здание — угол улицы Воровского и Мерзляковского переулка, — вызвало
оживленные комментарии москвичей.
— Вот и верь после этого в теорию вероятностей! — говорили они (хотя в
действительности этот случай ни малейшего ущерба теории вероятностей не
нанес — вопреки распространенному заблуждению, она не признает никаких
преимуществ воронки от ранее разорвавшегося снаряда перед любой произвольно
выбранной соседней точкой,— если, конечно, говорить о прямом попадании, а не
об укрытии от осколков).
Впрочем, тот факт, что москвичи могли позволить себе роскошь специально
интересоваться судьбой какого-то одного, в общем ничем не примечательного
здания («Знаете, угловой дом, где аптека»), сам по себе свидетельствует о весьма
умеренной плотности бомбежки, которой подвергалась Москва. И виноват в этом
был, конечно, не противник: его бы воля, он охотно устроил бы в Москве то же,
чему подверглись Лондон, Ковентри, Варшава и многие другие города горящей в
огне войны Европы! Помешал этому ряд обстоятельств, но прежде всего —
войска Московской зоны ПВО.
Это они — летчики, зенитчики, прожектористы, связисты, все воины
Московской зоны ПВО, от ее командующего до рядового бойца, — учась воевать
в ходе боев, отвагой и самоотверженностью компенсируя нехватку многого
необходимого, не жалея ни труда, ни жизни своей, выиграли воздушную битву за
Москву!
С каждым очередным налетом попытки прорваться к нашей столице
становились для гитлеровской авиации все трудней и обходились ей все дороже.
Не зря, самоуверенно начав с высоты в два — четыре километра, противник
был вынужден, начиная уже со второго, последовавшего назавтра налета, уходить вверх — на пять, шесть и более километров. Конечно, там его сбить
было несравненно труднее — плохо брали прожектора. Но и ему говорить о
точном нахождении целей и сколько-нибудь прицельном бомбометании с такой
высоты при тогдашнем уровне прицельной техники не приходилось. Это было
что-то вроде предложения ничьей: ни вы меня, ни я вас. Но ничья принята не
была. Последующие события это показали.
66
Постепенно мы начали знакомиться с товарищами по оружию — летчиками